«Дикие» шахты в Снежном

Предисловие автора. В марте 2002 года, мы вместе с Николаем Спориком, депутатом Верховной Рады Украины Наталией Жежук, и другими коллегами побывали в городе Снежное, на границе Донецкой и Луганской областей, осмотрев местные нелегальные шахты-копанки. Они были вырыты буквально повсюду – неподалеку от местной школы и прямо во дворах. Никто особо не скрывал этот бизнес, поскольку опасный труд в «самокопах» оставался единственным способом прокормить семью в полузаброшенном городке. Никто не скрывал, что в нем активно задействованы подростки и дети – и никто не видел в этом ничего предосудительного.

В марте 2012 года, в Киеве, на фестивале документального кино «Docudays» сняли с показа фильм Марианны Каат «Шахта №8» – о жизни пятнадцатилетнего Юры Сиканова, который работал на «копанках» Снежного.

Прошло десять лет. В стране шумели выборы и майданы, на смену Кучме пришла «честная власть», а ее сменила «команда эффективных профессионалов» во главе с бывшим донецким губернатором. Передовая общественность Украины упражняется в «донбассофобии» и мужественно борется с русскоязычным «Эсквайром». А жители рабочих поселков по-прежнему копают уголь в нелегальных шахтах – и будут копать его, пока не выработают пласты, или пока их руками не будет изменен социально-экономический базис нашего общества.

Положение рабочего класса является действительной основой и исходным пунктом всех социальных движений современности, потому, что оно представляет собой наиболее острое и обнаженное проявление наших современных социальных бедствий.

Фридрих Энгельс. Предисловие к «Положению рабочего класса в Англии»

Снежное – умирающий шахтерский город в отдаленном юго-восточном уголке Донецкой области. За ним – только громада Савур-Могилы и безлюдные степи приазовского побережья. Сегодня здесь с горем пополам работает только одна шахта, и еще пара-тройка выживших предприятий. Прочая индустрия похоронена под могильными холмами терриконов, а вместе с ними оказалась закопанной в землю и жизнь рабочих этого типичного шахтерского городка.

Она закопана в самом прямом смысле этого слова. Здесь, в Снежном, можно наблюдать одну из самых диких картин современного украинского капитализма – «дикие» нелегальные шахты-«копанки».

В маленьком пригородном поселке, у подножия старого террикона их можно встретить повсюду – практически в каждом дворе, прямо посреди огородов. Пустырь с развалинами жилых и хозяйственных построек, перед школой, по одной из сторон улицы Арсеньева, стал настоящим центром угольной добычи. Он буквально усыпан халабудами, прикрывающими стволы нелегальных горных выработок.

Деревянный навес, вокруг которого стоят несколько мешков, доверху засыпанных углем. За ними – открытая, не огражденная дыра и темнота, в которую уходит веревочная лестница. Это все. Перед вами – шахта.

Тот, кто хочет лучше представить себе «копанку» в Снежном – внутри и снаружи – может вспомнить средневековые гравюры из книг об истории рудничного дела. Изображенные там сцены ручного труда наглядно иллюстрируют процесс добычи угля, которым занимаются жители современного украинского поселка. Разница только в том, что рудник эпохи средневековья или викторианских времен был много более развитым предприятием. Там производили взрывные работы, использовали конскую тягу и некоторые механизмы, ставили прочные крепи и обеспечивали вентиляцию штолен.

Угольные норы в Снежном выкапывают на паях два-три человека – как правило, это семейный бизнес. Три месяца кряду эти люди вручную долбят известковую породу – сорок сантиметров в день, высекая ствол своей будущей персональной шахты, глубина которой может составлять от семи до двенадцати метров. Вручную роются узенькие низкие штольни – причем даже простые деревянные крепи используются далеко не всегда. Ни о каких правилах техники безопасности нет и речи – иногда в «самокопах» нет даже простых вентиляционных приспособлений. Уголь добывается вручную – кайлом, по щиколотку в воде и грязи, без помощи каких-либо более современных инструментов. Его вытягивают наружу в мешках, канатами, а иногда вытаскивают на собственной спине – по многометровой шаткой веревочной лестнице, без страховки, после трехчасовой «смены» под землей.

Кто роет эти норы, и кто работает в них? Хозяева описанной нами шахты – двое местных жителей из двора напротив. Глядя на этих сорокалетних мужчин, в прошлом – профессиональных горняков, ясно представляешь себе значение слова «выработанный человек» – на поверхности они пошатываются даже при простой ходьбе налегке, а толкать к дому груженную углем тележку им помогает первоклассница-внучка.

Кротовые угольные норы стали жизнью сотен подобных людей. Они дают им тепло в домах и копеечный заработок на хлеб. На труде в «частных» шахтах не разбогатеешь. За ведро самокопного угля дают 1 гривну. Тонна угольного крошева («семечки») стоит 60 гривен, тонна кускового угля («орех», «кулак») – около сотни. На ее добычу уходит неделя работы в самодельных штольнях. А уже с начала весны эта и без того мизерная оплата за тяжелейший ручной труд «диких» горняков начинает резко снижаться – летом их уголь оценивается в 50 гривен за тонну. При этом, мелкие «шахтовладельцы» выплачивают дань милиции и криминальным князькам – они «крышуют» «копанки», наживаясь на труде нелегальных шахтеров.

Но здесь рады и этому. Считают, что им исключительно повезло. В 1995-96 годах, после первой волны уничтожения шахт, кто-то из измученных холодом и долгами по зарплате горняков наугад раскопал здесь первую угольную яму. Затем «самокопы» стали делать по маркшейдерским планам старой, закрытой еще в 1947 году шахты. Высокое залегание антрацитового пласта позволило добывать уголь этим архаическим способом, и сейчас на стихийных выработах трудятся большинство жителей поселка. Не только отставные горняки, но и женщины с подростками – которые во множестве работают на «диких» шахтах. Не будь этого, здешние люди вымирали бы, исчезая целыми поселками, как это нередко происходит сегодня в Восточном Донбассе – где, впрочем, тоже пытаются заниматься стихийной добычей угля, выбирая его из старых терриконов.

«Легальным» горнякам в уцелевших промышленных шахтах живется немногим легче. Это хорошо понимаешь на полукилометровой глубине, лежа на животе, в черной щели аварийной лавы – узком земляном склепе, где стены выгнуты под тяжестью прорывающейся массы породы, а сверху то и дело сыплются пыльные струйки и камешки. Тяжелое дыхание, кашель людей, которые проводят здесь почти сутки. Даже получив травму, шахтер продолжает работать – он молчит о ней, опасаясь быть уволенным. В этом случае у него только одна дорога – на те самые самокопы.

Люди-кроты не желают привлекать внимание к тому, что происходит в Снежном, опасаясь потерять свой каторжный источник дохода. Впрочем, власти и сами плюют на закапывающих себя заживо людей. А многочисленные несчастные случаи на «самокопах» не попадают в официальную статистику угледобывающей отрасли. Формально «диких» шахт Снежного не существует – о них хором молчат налоговая, милиция, и остальные инстанции государственного контроля. Все ограничивается регулярной взяткой участковому, вносимой с каждого угольного ЧП.

Это только один из штрихов к нынешнему положению украинских рабочих, закопанных в «свою» – и по-настоящему чужую для них землю. Угольные норы – отражение пещерной дикости рыночного строя, символ уничтожения производительных сил общества и его глубокого социально-экономического регресса.

«Буржуазия достигла дальнейших успехов в искусстве скрывать бедствия рабочего класса», – с иронией писал Энгельс. Но шахтеры умирающего поселка сами скрывают от себя причины своего положения, стараясь не думать о своем будущем. Они закапываются все безнадежнее и глубже.

Именно это – самое тяжелое из всех впечатлений от «диких» шахтах поселка Снежное.

Андрей Манчук

Март 2002 г.

Фото Николая Спорика 

Читайте по теме:

Андрей Манчук, Георгий Эрман. Интервью с Дмитрием Калитвинцевым

«Луганское побоище». Шахтеры против ОМОНа 

Михаил Волынец. «Прошлись по телам голодающих шахтеров»

Георгий Эрман. «Донецкий майдан» 

Андрей Манчук. Донбассофобия