Хлебное место (постпасхальное)

– Ты видела на чем батюшка ездит? То-то и оно! Хлебное место. Вот бы Костика моего, как школу закончит, туда пристроить. Это, считай, до конца жизни обеспечен будет. Так хочет же ведь с компьютерами чего-то там… в Киев поступать. А толку? Вон, Cветкин пацан закончил и без работы сидит.  

Богомолки в цветастых платочках, с корзинками, наполненными крашеными яйцами восхищенно кудахчут, не без зависти описывая атрибуты священства: шикарный дом, автомобиль, аксессуары из драгметаллов и личный гардероб попадьи.

Еще недавно их мечтой был «бизнес» – но грянул кризис, и начался естественный процесс «вымывания» мелких предпринимателей. Многие прочили своим сыновьям и карьеру чиновника, однако нестабильность политической ситуации не дает и здесь уверенности в завтрашнем дне. Перспектива карьеры военного, мента, чиновника, предпринимателя как-то отходит на задний план, уступая место церковной карьере.

И растут ряды пастырей духовных, и некуда им всем пристроиться, и негде уже церкви ставить. Безработица, блин. Высокий конкурсный отбор (уже даже на завалящий сельский приход) заставляет зубами и локтями пробивать дорогу к хлебному месту, где гарантии социальной обеспеченности выше, чем даже на госслужбе.

Связано ли это с «верой» и так называемой духовностью? Помилуйте, это всегда были «панські витребеньки» – удел постаревшей интеллигенции, которую (даст бог) скоро окончательно «вымоют» в религиозный маргинес с хлебных мест менеджеров по духовности. Безработица, блин. Церковь проходит тот же путь, что и компартия после наплыва массы жаждущих гарантированных хлебных мест. Разница лишь в том, что многовековой опыт и сила традиции (усиливающаяся вместе с общим старением населения и миграцией молодых) позволяет церкви в еще меньшей степени ориентироваться на свои «источники и составные части». Просто определенная бизнес-корпорация имеет привилегии перед остальными бизнес-структурами.

Как-то соотносить церковь с принципами раннего христианства – это все равно что в 1985-м году рассказывать секретарю Воронежского обкома о пролетарской революции. На это способен лишь человек полностью потерявший связь с реальностью в своих натужных «поисках духовности». В церкви, как и в любой бизнес-корпорации, главным является получение прибыли – и стимулировать работников можно только показывая им пример успешного предпринимательства (на одних энтузистах из числа «просветленных» далеко не уедешь). Поэтому, увы, прав протиерей Чаплин, говоря о престиже церкви, который подчеркивается предметами роскоши. Об этом знает практически любой поп, об этом знает и основная масса прихожан. И когда постсоветская интеллигенция начинает возмущаться, вспоминая о принципах Нагорной проповеди, это нередко вызывает раздражение не только у бизнес-попов, но и большинства прихожан – вы ошиблись адресом, вы лезете не с тем уставом и не в тот монастырь.

Когда в нашем антикварном салоне я увидел молодого попа, который раскручивая пальцем ключи от автомобиля, принес сдавать пачку икон (на первый взгляд середина XIX века), меня удивил не сам этот факт, а восхищенная реакция продавщиц: «Сразу видно, что хороший священник – умеет деньги зарабатывать». Хороший священник – это хороший менеджер, который своим богатством побуждает мирян быть лояльными именно этой корпорации.

– Чего вы к нам-то прицепились? Почему не к Нафтогазу какому-нибудь, не к стройтресту или ресторану? – искренне недоумевал, помнится, ченец-охранник в форменной рясе одного из крымских новодельных храмов, возмущенный попытками протестующих против застройки воззвать к христианским принципам.

И ведь разницы действительно нет – кроме как в ставке налогообложения.

Золото и пурпур, базилики, некогда поражавшие своей пышностью и великолепием «страждущих» варваров, воспринимавших именно это золото и пурпур как саму основу церкви. Церковь всегда знала, как производить впечатление и обещать «варвару» восхождение по социальной лестнице, статусность и в перспективе обладание золотом и пурпуром. Церковь знает, как именно рекламировать себя и свой товар. И часы патриарха (его дом, автомобиль) привлекают большее количество людей, чем самая вдохновенная проповедь какой-нибудь Матери-Терезы. Как и фотографии основателя сетевой пирамиды возле бассейна с полуобнаженными девушками обычно действуют эффективнее одних лишь устных убеждений бродячего рекламного агента – то бишь проповедника другой корпорации.

Церковь знает свою паству – свою целевую аудиторию. Никто не будет ставить документальный фильм о созвездии Андромеды в прайм-тайм на коммерческом телеканале. И ни одна церковь не будет ориентироваться в своих действиях на узкий круг постаревшей постсоветской интеллигенции, всерьез воспринявшей евангелия или другие мифы народов мира в своих метаниях между водкой и крестом. Тенденцию развития современной церкви (не важно какого патриархата) на постсоветском пространстве можно условно определить, как контрреформацию – востребованность «богатой церкви». Именно «богатая церковь» служит ориентиром для массы мужчин, перед которыми не закрылись еще (как в других сферах деятельности) двери в райский мир, где на фуршетах текут фонтаны шампанского «Вдова Клико».

Обратная тенденция может возникнуть лишь когда эти двери закроются, либо же прибыль каждого отдельного священника начнет падать в силу массового размножения ему подобных, пасущихся на ниве духовности. Тогда люди, мигрирующие ныне в церковь из бизнеса, вынуждены будут искать иные пути обогащения. Начнется процесс монополизации с лишением сана-лицензии каким-либо аналогом санэпидстанции или пожарной инспекции. И, вероятно, ждать этого осталось недолго – судя по усиливающемуся давлению на каждое священнико-место.

– Удержаться все сложнее, – говорит мой знакомый отец Иннокентий, пасущий души в одном из сел Черкасской области.

– Грызня почти как на привокзальной стоянке (отец Иннокентий недавно еще был таксистом). Своих же карами небесными не проймеш, –улыбается отче. А вот классная тачка отрезвляет души претендентов (значит, ты в ладах с начальством), так что не приходится пока никому кадилом по башке стучать.

Отец Иноккентий – не верующий (ведь и работники мясокомбинатов часто не употребляют колбасу своего производства). Просто его работа приносит гораздо больший доход, чем ожидание пассажиров на привокзальной стоянке. Напившись, он пытается петь «Rammstein» и не без гордости демонстрирует груду всякой снеди, преподнесенной прихожанами. В пылу пьяного угара он святит куличи недопитой водкой, пританцовывая на одной ноге.

– Во имя отца и сына и духа, бл…, святого….

На утро, протрезвев, мы едем с попадьей в соседний район – навестить, так сказать его коллегу по цеху. Приходится ехать на электричке, так как, во-первых, отец Иннокентий не в состоянии сесть за руль; а во-вторых, он недолюбливает своего коллегу Эллочку по гомофобским причинам. Попадья Надюшка везет целую корзину освященных предыдущим вечером куличей и прочей сдобы. Напротив женщины заводят все тот же разговор: куда определить подрастающее чадо, которое рядом сосредоточенно уминает булочку с маком.

– От якби ж його в семінарію взяли – вік би горя не знав і мені спокійніше було б.... Ти подиви хоча б, як наш-то отець шикує. Я вже до нього так і так – щоб, може, допоміг як-небудь потім чи слово хоча б замовив.

Щекастый мальчуган, умяв булочку, удивленно озирается в поисках еще чего-нибудь съестного. Надюшка ехидно улыбаясь, протягивает ему из корзинки пирожок:

– Держи, освященный – с капустой. 

Дмитрий Колесник