Мы и СССР

Недавно заметил интересную закономерность. Особенность сетевых дискуссий  с антикоммунистами и антисоветчиками состоит в том, что сама логика дискуссии вынуждает тебя занимать позицию апологета советской системы. Причем, это случается всегда, и независимо от моей личной критичности как к тем или иным отдельным проявлениям жизни в СССР, так и к самому пресловутому «совку» в целом. Отчего так происходит? Что вообще означает память об СССР для сегодняшних левых, и насколько важно отрефлексировать советский опыт для выработки позитивной повестки на завтра? Попробуем разобраться.

Что приходит на ум первым, так это прагматический аргумент. Дискутируя с людьми, априори скептически настроенными ко всему тому, что ты защищаешь, ты вынужден опускаться с теоретических небес на грешную землю реальных фактов, и пускаться в воспоминания о том как же оно на самом деле было в той, уже несуществующей на карте стране. Взять хотя бы часто повторяющиеся аргументы о застое и экономической неэффективности советской системы. Однако же, как говорил дорогой Леонид Ильич, полемика без цифр бессмысленна. Вот  лишь некоторые экономические черты так называемого застоя.

– Рост экономики с 1965 по 1982 год в 2,5 раза.

– Рост реального потребления населения в два с половиной раза.

– Фактическое завершение  электрификации села — важный «национальный проект» тех лет.

– Рекордный урожай зерновых (1978).

– Рост электроэнергетики за 1965-1982 годы в три раза.                                                                                            
– Рост социальных расходов (так называемых общественных фондов потребления) в три раза.

Можно упомянуть и тот факт, что именно в эти годы в колхозах была установлена ежемесячная гарантированная оплата труда и введено социальное страхование колхозников (пенсии, больничные и т. д). Причем, произошло это гораздо раньше, чем в большинстве «развитых» капиталистических стран. Скажем, в США этого нет до сих пор, несмотря на попытки Клинтона и Обамы провести медицинскую реформу. Одних только этих фактов достаточно, чтобы  кардинально пересмотреть навязанную нам во время горбачевской перестройки идеологически заангажированную точку зрения на семидесятые годы.

Нам бы сейчас такой застой!

Бытие определяет сознание. Понятно, что сравнивая сегодняшнюю реальность с доперестроечной, украинец поневоле начинает ностальгировать о тем временам, когда «у нас была великая эпоха», хлеб в булочной стоил 16 копеек, никто не замерзал в неотапливаемых квартирах, по почте не приходили не угрозы отрезать электричество и водоснабжение за долги, а родная улица еще не была изуродована коммерческой застройкой, бесконечными ларьками и уродливыми новоделами офисных центров из стекла и бетона. 

Можно сколько угодно доказывать этим людям, что в СССР был построен «неправильный» социализм, или его вообще не было – однако человеческое сознание устроено таким образом, что шкалой оценки той или иной социальной реальности служат вполне бытовые и приземленные вещи. Доступ к благам и возможностям, например. Неудивительно, что спустя 26 лет после начала горбачевской перестройки огромные массы жителей независимой Украины осознают себя патриотами той страны, которой уже нет. Это не хорошо и не плохо. Это факт.

Вполне естественно, что наличие социальной базы обусловило и появление целой плеяды более-менее талантливых идеологов и пропагандистов, смыслом деятельности которых стало культивирование советского патриотизма и перевод его из сферы ностальгических переживаний в сферу политических решений. Разумеется, эта идеология не стояла на месте, а развивалась и эволюционировала, причем, принимая порой довольно причудливые формы. Но об этом чуть ниже.

Что же нас сближает с советскими патриотами-консерваторами, а что разъединяет? Наверное, то, что для нас (во всяком случае, для меня лично) Советский Союз важен  в первую очередь как опыт построения социалистического общества, как первое в мире государство рабочих и крестьян. И осмысляя советский опыт ретроспективно, мы в первую очередь пытаемся понять и осмыслить те узловые точки в развитии советского проекта, которые обусловили его деградацию, вырождение и  перерождение в свою противоположность. Мы пытаемся понять и дать ответ на вопрос, с какого момента советский проект перестал быть левым. А советские патриоты – наследники как раз вот этой нелевой линии советизма. Люди, для которых СССР – это прежде всего продолжение традиционной русской государственности, пускай и под красными знаменами и новой религией (марксизм осмысливается советскими патриотами в первую очередь как гражданская религия и потому для них так важна именно эта внешняя формально-ритуальная форма религиозности, поклонение святыням и т.п).

Неудивительно, что последовательная советско-патриотическая позиция, в конце концов, приводит ее носителей в стан государственников, причем в самой государственности для них также важна, прежде всего, внешняя форма – пресловутая державная мощь. Потому советские патриоты так легко покупаются на «объединительную» и квазисталинистскую риторику правых политиканов, потому их сознание и претерпевает тяжелейший когнитивный диссонанс, разрываясь между симпатиями к Путину и очевидным неолиберальным, в принципе антисоветским характером его действий. В такой оптике как то теряется  из виду тот факт, что сама по себе интеграция – категория не политэкономическая. Важно не то, что скажем, Россия объединяется с Беларусью и Украиной,  а то, ради чего это делается и в чьих интересах. Для нас эти вопросы важны, для советских патриотов – нет. Для них реинтеграция бывших советских республик –процесс самодостаточный и положительный, независимо от целей и методов. «Жила бы страна родная и нету других забот». 

Тема антисоветского характера советско-патриотического дискурса, это вообще отдельный вопрос, требующий своего дополнительного изучения. Я же остановлюсь буквально на одном показательном моменте. В советском дискурсе слово «революция» всегда имело положительную коннотацию. Революция – это двигатель истории, через который развязываются накопившиеся в процессе развития общества противоречия. Эстетика революции это всегда праздник, карнавал освобожденной творческой энергии масс. Даже в наиболее консервативно-мещанские брежневские годы в массовой культуре продолжал господствовать романтический взгляд на гражданскую войну, изображавшуюся в духе французских авантюрных романов о противостоянии гвардейцев кардинала и мушкетеров короля.  Слово «революционер» было овеяно романтикой и ореолом представлений о бескорыстном служении неким идеалам. Причем, официозный советский агитпроп признавал прогрессивный характер даже классово чуждых буржуазных революций.

Парадоксально, но вполне объяснимо то, что в сознании и лексиконе современных «красных консерваторов» и «советских патриотов» отношение к самому феномену революции претерпело кардинальные изменения, и его оценка поменяла знак на противоположный тому, который господствовал в советском обществоведении и массовой культуре. И вот мы уже видим, как в книгах Кара-Мурзы окуджавовские «комиссары в пыльных шлемах» предстали в образе негативных персонажей, разрушителей государства, порядка и тысячелетних устоев. Автор этих строк был свидетелем еще более радикальных метаморфоз, которые претерпело сознание советских патриотов за последние двадцать лет. 

Одна такая показательная сценка имела место в Луганске осенью 2004 года, в самый разгар прошедшего под  конспирологическими и геополитическими лозунгами противостояния синих и оранжевых. Итак, центр города, суббота, рядом с остановкой общественного транспорта стоит агитпост КПУ. Два раскладных столика с разложенными на них газетами «Завтра», «Дуэль», «Лимонка», «Рабоче-крестьянская правда», ну и понятно – «Коммунист», «Советская Россия» и т.д... Трое бойких пенсионеров жуликовато-кликушеской наружности стоят под флагом СССР, явно утащенным на память из красного уголка в каком-нибудь ПТУ – флаг с желтой бахромой по краям, похожий на переходящее красное знамя, выдававшееся победителям соцсоревнования. И вот эти старички-КПУшники  ведут агитацию, громко убеждая зевак, что на страну надвигается оранжевая чума, Ющенко готовит революцию по заказу ЦРУ, а революция – это плохо. Что лимит на революции  исчерпан и еще одной революции мы не переживем. Что эти оранжевые гады продают страну американцам, точно так же, как ее продавали и развалили в 1917 году на деньги немцев. Что история повторяется и Янукович, как когда-то Сталин, всех предателей родины прижмет к ногтю. Я тогда подумал: что может быть нелепее черносотенцев под красными знаменами?!

А ведь подобные взгляды появились не на пустом месте, а стали результатом сложной идейной эволюции людей, глубоко травмированных и дезориентированных крахом традиционного для них миропорядка. Неудивительно,  что для целого поколения  бывших советских людей спасительным якорем, примирявшим с тягостной  реальностью, стал известный девиз «Вчера будет!».

Для нас Советский Союз имеет значение именно потому, что он был советский, что он реализовывал проект строительства социализма – пусть и не совсем так, как это предписано разнообразными течениями в марксистской мысли, и долгое время олицетворял в планетарном масштабе глобальную альтернативу существующему капиталистическому миропорядку, был примером и образцом для большинства левых и революционных движений в странах как первого, так и третьего мира.

Для советских патриотов СССР значим именно как Союз, большое государство, как теперь говорят – Империя, ядерная сверхдержава, реализовавшая определенные геополитические интересы. А все, что связано с левым проектом, носит для поклонников Юрия Мухина, Максима Калашникова, Проханова, «свидетелей Кургиняна» глубоко вторичный, и факультативный и наносной характер, подчиненный реализации в мировом масштабе «великодержавных» задач.

Понятно, что рассматриваемый в таком ключе СССР перестает сущностно отличаться от тех же США, превращаясь в одну из империалистических держав многополюсного мира, проводящих грабительскую империалистическую политику. Показательны в этом смысле рассыпанные по многочисленным книгам, статьям и сетевым дискуссиям имперцев сожаления насчет того, что «глупое» руководство СССР  не грабило находившиеся в орбите его идеологического влияния страны третьего мира, как это делали американцы, не  превращало в их в свои колониальные придатки, обогащая свои монополии, а, наоборот, «бездарно» вбухивало миллиарды  на поддержку коммунистических режимов в Азии, Африке и Латинской Америке, помогало им строить заводы, плотины и электростанции, обучало их студентов в советских вузах, готовя для них кадры врачей, учителей и инженеров.

Понятно, что понятая в таком ключе идея воссоздания СССР в виде ли Евразийского Союза Путина или какой-то прохановско-кургиняновской «красной империи» или мухинского «потерянного рая» является глубоко реакционной регрессивной утопией, неосуществимой на практике ( в прошлое нельзя вернуться буквально, можно лишь извлечь из него уроки), но вполне могущей стать основой для мобилизации массового избирателя под знамена разного рода реваншистов.

С другой стороны, нарочитая антисоветскость некоторых нынешних левых, их отказ видеть в СССР пусть и несовершенное, но все таки социалистическое государство ведет к тому, что такие левые неизбежно теряют историческую почву под ногами – а как следствие-связь с социальной средой и социальную базу. Это понятно, поскольку  антисоветские левые не могут говорить с массовым человеком на его языке, апеллируя к известным и эмпирически доступным прецедентам реализации левых идей на практике. Ведь, как бы мы не критиковали советские порядки, однако надо честно признать, вслед за Александром Тарасовым, что в рамках индустриального способа производства единственно возможной альтернативой капитализму является реализованный в той или иной форме государственный социализм.

В отличие от анархистов коммунисты и социалисты имеют опыт прихода к власти и разной степени успешности осуществления своих идей. СССР, страны восточной Европы, маоистский Китай, Вьетнам, Камбоджа, КНДР, Куба, Венесуэла, Боливия, Никарагуа, Югославия, Ливия, Сирия, Алжир, Египет, Непал… Этот опыт имеет как достоинства, так и недостатки, он доступен для понимания и изучения. И, что самое важное, он в состоянии играть роль той отправной точки, отталкиваясь от которой возможно сформулировать как идеологию в более широком плане, так и конкретную политическую повестку, отвечающую реалиям начала ХХI века.