Будущее идеологического конфликта

Предисловие переводчика: Кто такие левые и кто такие правые? Подобный вопрос нередко заводит в тупик среднестатистического гражданина, пытающегося разобраться в политическом спектре и определиться с идеологическими предпочтениями. Левые – это те, кто пытается оградить традиционные сообщества в странах третьего мира от наступления капитала или сохранить окружающую среду?

Левые – это те, кто за либерализацию морали, за права геев, за право на аборт, легализацию проституции и легких наркотиков? Они против церкви и являются сторонниками ускорения технического прогресса? Или противниками клонирования, и «высоких технологий»?

«Коммунисты» постсоветского пространства могут открыто сотрудничать с церковью, все более наглеющей при захвате общественной земли и собственности, и скатывающейся в процессе «возрождения традиций» в обычное мракобесие образца XV века. Российские СМИ нередко вспоминают сейчас XIX век, с его разделением на «славянофилов» и «западников» – противопоставляя друг другу нынешних правых либералов и правых же националистов. Украинские «левые» и «правые» (как они сами себя называют) нередко сливаются в трогательном единстве, вместе занимаясь «охранительством» морали, нравственности и требуя введения цензуры. Одним из недавних примеров подобного «совпадения вкусов» можно назвать и реакцию на обошедшие Интернет фотографии девушки из Павлограда, надевшей на выпускной платье, «оскорбившее» пуританские вкусы традиционалистов (как «левых», так и правых).

Насколько, все-таки, актуально сейчас сложившееся более двухсот лет назад разделение на левых и правых? И не становится ли разделение по признаку отношения к традициям и «футуризму» более значимым? В 1960-х годах в Советском Союзе ходил анекдот о причинах дефицита мясных изделий: «Мы идем к коммунизму семимильными шагами – скотина не поспевает». Должны ли левые тормозить разогнавшийся паровоз – или, наоборот, им нужно бросать в топку «все, что горит»?

В качестве дискуссионного материала по этой теме мы предлагаем вашему вниманию статью американского социолога Стива Фуллера – о перспективах переформатировании принципов идеологического противостояния с точки зрения не-левого комментатора, каким является автор. Мы предлагаем вам также дать левый взгляд на данную проблему, исходя из отношения к сторонам классового конфликта, как основного критерия политического разделения на левых и правых. 

Недавно закончившиеся выборы во Франции как бы говорят о том, что традиционное разделение на левых и правых актуально, как и прежде. Конечно же, это касается и той самой страны, где впервые возникло это разделение.

Современный политический спектр берет начало в том, как распределились места во Французской Национальной Ассамблее после революции 1789-го. Справа от президиума сели сторонники короля и церкви, а слева – их оппоненты. Единственное, в чем совпадали тогда их мнения – так это в необходимости институциональной реформы. Подобное разделение было основано и на традиционно существующих в культуре ассоциациях правой и левой стороны – соответственно, формируя, таким образом, определенное статус-кво.  

Оглядываясь назад, следует отметить также, что данное разделение определило разделение политических приверженцев каждой из сторон более чем на двести последующих лет. Левые и правые впитали массовые радикальные и реакционные движения XIX и XX веков. Но падение активности избирателей в большинстве современных демократических государств предполагает и то, что подобная концептуализация идеологических разногласий может устареть. В наше время некоторые говорят даже, что идеологии и партии утрачивают актуальность на все более фрагментированном политическом ландшафте.

На горизонте вырисовывается новый принцип разделения, который является как бы переосмыслением разделения на правых и левых – но уже в 21-м веке: осторожность против активности. В основе такого разделения лежит отношение к фактору риска, как к принципу формирования политики. В социо-психологических терминах политика «осторожности» фокусируется на предотвращении наихудших последствий; тогда как «активная» стремится к тому, чтобы не упустить возможности изменения к лучшему.

Принцип осторожности четко вырисовывается в законодательствах об охране окружающей среды и здравоохранении. Обычно его воспринимают в качестве некоего варианта клятвы Гиппократа, только применительно к экологии: прежде всего не навредить.

И, с другой стороны, мы имеем дело с политикой «активности», которая ассоциируется, условно говоря, с футуристами – с теми, для кого понятие «человек» определяется способностью идти вперед и рисковать, чтобы либо извлечь пользу в случае успеха, либо учиться на ошибках в случае неудачи.

Различие между этими двумя принципами наиболее четко прослеживается в восприятии отношений между наукой и технологией. Сторонники политики «осторожности» в целях сдерживания технологических инноваций апеллируют к научной неопределенности последствий, тогда как их оппоненты, сторонники политики «активности», продвигают инновации в качестве практического теста для научной гипотезы.

Обе группы несколько по-разному воспринимают и саму концепцию человечества. Сторонники политики «осторожности» говорят о «жизнеспособности» человечества, что для них неизменно означает ограничение рождаемости с целью уменьшения воздействия человека на планету. Их оппоненты готовы увеличивать население планеты, что в независимости от последствий, как бы будет являться и серией практических экспериментов.

Естественно, что требования политических лидеров и крупных бизнесменов не удовлетворяют в целом ни те, ни другие. Сторонники политики «осторожности» предпочли бы экономическому росту консервацию, а их оппоненты стремятся к тому, чтобы государство стимулировало людей превысить существующие нормы, а не цепляться за них. Компания, которой руководят сторонники политики «осторожности» является мини-моделью современного регуляторного государства. И, наоборот, «активное» государство будет действовать, как рисковый капиталист, только действующий в больших масштабах.

Наиболее очевидным аспектом обоих этих позиций, вероятно, является отсутствие у обоих старого идеала – «государства всеобщего благоденствия», которое мы должны по своей воле создать в мире, чтобы гарантировать безопасное существование наших детей. Несмотря на все существенные разногласия, обе стороны, как «осторожные», так и «активные», отвергают проект государства всеобщего благоденствия, как некую фантазию ХХ века, которая лишь на время могла быть создана и лишь в некоторых государствах северной Европы после Второй Мировой войны.

За этим обоюдным отрицанием проекта государства всеобщего благоденствия кроется то, что само человечество находится в процессе трансформации восприятия самого себя. И эта трансформация восприятия движется одновременно в двух противоположных направлениях, что я условно называю «Человечество 2:0».

Сторонники политики «осторожности» попытаются вернуть нас к нашим же животным корням, от которых мы так долго пытались отойти. С другой стороны, сторонники политики «активности» попытаются ускорить наш отрыв от собственного прошлого. Они попытаются заняться реинжинирингом нашей биологии и, по возможности, заменить нашу биологическую базу чем-то более долговечным и дающим интеллектуальное превосходство.

Пока оба эти принципа находятся еще в маргинесе по отношению к политическому дискурсу мейнстрима. Тем не менее, они обладают потенциальной возможностью сместить саму ось идеологического противостояния на 90 градусов. Правые традиционно делятся на традиционалистов и либертарианцев; левые – на сторонников коммунитаризма и технократов. В будущем, я полагаю, традиционалисты и сторонники коммунитаризма вместе сформируют полюс политики «осторожности» в новом политическом спектре, тогда как либертарианцы и левые технократы сформируют полюс политики «активности».

И это будет уже новым форматом разделения на левых и правых, который можно условно определить, как «низ» и «верх». Одна группа будет «приземлена», другая – будет стремиться в небеса.

Стив Фуллер

АВС

Перевод Дмитрия Колесника