День мертвых: изобретение традиции

Его называют Днем мертвых, и по какой-то странной причине мы здесь, в Мексике, полагаем, что этот праздник является уникальным и эксклюзивным, пришедшим к нам из нашего далекого прошлого  – как говорится, от самых наших корней.  Но вся эта болтовня о нашей доиспанской истории, о Миктлане – царстве мертвых, и о путешествии мешиков в загробный мир, на самом деле, имеет малое отношение к сегодняшним сахарным черепам и настоящей старой традиции. Еще меньшее отношение это имеет к расписным «катринам»[1], которые нынче наводняют наши города – ибо традиция выставлять «катрин» родилась чуть ли не вчера, и вовсе не в центре Мексики, а далеко от него – в городах Калифорнии.  Тем не менее, на государственном уровне было решено, что все это – «наша традиция». И смейся, Джеймс Бонд!

Интересно отметить, что публика во все это верит – и для Мексики это весьма характерно. Наш вклад в этот праздник тоже характерен – мы сами над ним смеемся, ведь в наши дни даже сама Смерть является зарегистрированной маркой, словно в массовых появлениях «Катрин» на площадях и шествиях виноват единственно Хосе Гуадалупе Посада, который до недавнего времени спокойно спал в могиле, пока мы не потревожили его память нашими яркими цветными одеждами и белыми лицами, тонко расписанными черными завитками.  Неужели мы оскандалимся до такой степени, что возьмем и запретим наш собственный Хэллоуин, возникший в нашей колониальной провинции, такой все еще «синкретической» (о, это священное слово!), но уже далекой от черепов, нанизанных на цомпантли[2], амарантовых фигурок и кровавого жертвоприношения, когда-то так ужаснувшего испанцев?

В нашей старой традиции сахарные черепа были лакомством. Сейчас они всего лишь покрытые орнаментом продукты рукодельного ремесла, а в наши дни дети поглощают сладости гораздо худшего качества. Такое выражение как «попросить сахарную черепушку» впервые появилось в романе Бруно Травена «Макарио» в 1950-м, а затем в одноименной киноверсии романа, поставленной Роберто Гавальдоном в 1960 году, которая обязана своим визуальным рядом Сергею Эйзенштейну и его знаменитому фильму «Да здравствует Мексика!» – через посредничество знаменитого мексиканского кинооператора Габриэля Фигероа.

К 1960-му году нашему празднику было навязано англо-саксонское присутствие, когда в обществе укоренилась так называемая «Ночь ведьм». Тогда в городской среде, среди малоимущих слоев населения, развилось попрошайничество, с которым обществу приходилось мириться целых три дня. В то же время, близкий к культуре Соединенных Штатов средний класс уже охотно справлял Хэллоуин – но в качестве детского праздника. Именно в шестидесятые годы стало популярным переодевание детей на Хэллоуин, еще не имеющее ничего общего со всенародным карнавалом нашего времени.

За минувшие с той поры десятилетия эта традиция переодевания и рисованных черепов-«катрин» постепенно докатилась до общин и городских районов центра и юга мексиканской республики.  Там этот праздник по-прежнему отмечается для мертвых – с едой на могилах близких, ярко, религиозно, празднично и трогательно – и мало чем отличается от средневековой христианской традиции, привнесенной в Мексику миссионерами.

Исследовательница Эльза Мальвидо задокументировала, что день Всех Святых и Всех Усопших является ритуалом, возникшим в X веке во Франции, по инициативе настоятеля Клюнийского аббатства [3], который решил почтить память Маккавеев (иудейских патриотов, признанных мучениками в католических святцах), посвятив им 2 ноября – в то время как предыдущий день был отведен для поминовения безымянных святых и мучеников, которым не нашлось места в церковном календаре. В День Всех Святых, говорит Мальвидо, в каждой церкви воздвигался огромный алтарь, где выставлялись мощи местных святых: кости, черепа и другие останки, лоскуты одежды и земля, где они были погребены.

Этот праздник также отмечается на Сицилии, в Галисии и Гватемале. На алтари там кладут настоящие украшенные черепа – а в Боливии черепа называют ñatitas, «курносые», – хлебные изделия в виде костей, а также цветы и свечи. И, конечно же, выпивку.

В тридцатые, «националистические» годы 20-го века, в Мексике стало идеализироваться всё «доиспанское». Развитию нового мифа способствовал кинематограф, мексиканские муралисты, пост-революционные пропагандисты или фотографы. Тем не менее, обыватели в городе и на селе продолжали сооружать в домах алтари с «подношениями», а семьи дружно посещали в этот день кладбища.

Современность ослабила старые традиции. Они продолжали жить лишь среди тех, кто увлекался национальным фольклором, и под влиянием национального кинематографа и турагентств отправлялся праздновать День мертвых в Сан-Андрес Мишкик или на остров Ханитцио. [4]  Традиция празднования Дня мертвых постепенно угасала, однако снова воскресла в 1985 году, в связи с грандиозным землетрясением в городе Мехико, когда на руинах городских домов и на главной площади города – Сóкало – люди начали воздвигать традиционные «подношения» в память погибших. Эти «подношения» вернулись в дома, школы, городские площади и предприятия. День мертвых стал датой поминовения не только простых усопших, но и павших в социальной борьбе, а также женщин, павших жертвой насилия. 

Современные «катрины» с их яркими зародышами жизни и огромным потенциалом для селфи, появились в конце XX-го века, когда чиканос (мексиканцы, проживающие в США) и мексиканские эмигранты в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско и Нью-Йорке, взялись разрисовывать себе лицо на потеху «габачос» (американцев), дав последним дополнительный стимул для карнавального переодевания и празднования своего Хэллоуина.

Все остальное, опять же, сделал кинематограф, на этот раз – Голливуд: «Ночь в старой Мексике» (Арагон Альварес, 2013 г.), Спектр (Мендес, 2015), «Тайна Коко» (Анкрич и Молина, 2017 г.). Так родилась традиция нового тысячелетия, где новые, свободные от предрассудков и раскованные люди разрисовывают себе лица, наряжаются в карнавальные костюмы и идут на стадионы, чтобы праздновать Хэллоуин, который на этот раз в Мексике празднуют взрослые. Однако, новая кинокомпания «Катрина Текниколор» не имеет связи ни с потусторонним миром, ни с нашими мертвыми.

Но зато у нее есть такие мексиканские скрепы, как Фрида Кало, государственная программа по туризму «Волшебные города страны», и само наше отечество – Мексика.

Эрманн Беллингаузен

La Jornada

Перевод Тики Таракихи