Капитализм, к которому мы стремимся

Германия. Наши дни. Мое знакомство с развитым капитализмом, о котором мы так мечтаем. Мюнхен, первый мой город в этой стране. Весь квартал будит шум стройки, который стоит до сумерек. Мой сосед по студенческому общежитию – украинец из Коломыи, жалуется: «я вже не можу, я переселяюся – просипаюся вiд того, що мариться, наче в селі з моєї хати стрiху зносять». Рабочие вкалывают с утра до ночи ударными темпами – это те счастливцы, кто не сидит в депрессии на пособиях. Работодателю неохота тратить зря время, которое – деньги, а работягам страшно меняться местами с безработными, хотя счастливыми они себя с таким режимом труда, понятно, тоже не считают.

Считается, что прогресс освобождает нас от большей части работы. Но вместо того, чтобы радоваться, что теперь всем можно меньше работать – достаточно только справедливо разделить и распланировать работу – мы сталкиваемся с повышением продолжительности рабочей недели. В Германии на два года передвинули уход на пенсию – с недавних пор по закону на нее уходят с 67 лет. Все это устраивают таким образом, чтобы остающиеся без работы люди винили в этом себя. Из месяца в месяц богатые здесь становятся все богаче, бедные все беднее, пособия урезаются. Миллионы работающих вынуждены получать доплаты до уровня социального минимума «квартира + 350 евро».

В сортировочном цеху Deutsche Post при франкфуртском аэропорту, где мне довелось потрудиться недолгое время, рабочие со стажем иронизировали, что те тарифные ставки, которые предлагались еще десять лет назад, новым коллегам могут только сниться – 32 дойчмарки тогда против 11 евро теперь. Но их коллеги рады уже тому, что работают хоть по какому-то тарифу, а не в составе бесправной низкооплачиваемой «трудармии» от какой-нибудь «ляйки». Так, от немецкого слова «leihen» – «одалживать» – презрительно называют последнее изобретение на рынке труда – фирмы, набирающие рабочую силу и сдающие ее туда, где в ней возникает сезонная потребность. Что, в частности, позволяет работодателям не сильно церемониться при переговорах по тарифам с профсоюзами.

При этом власти Германии рапортуют об уменьшении количества безработных. А мне думается, что при капитализме времен Диккенса и Гюго безработных вообще не было – или работаешь за хлеб и воду, или умираешь с голоду. Чем не идеал для современного бизнеса? Быть может, правительству нужно считать не только количество формально занятых граждан, но и количество заработанных ими денег, количество распределенных на их долю общественных благ – против доли работодателей?

Все, что имеет сейчас простой рабочий человек, в сравнении с XIX веком – результат борьбы левых. И с этим не поспоришь. Никакой капиталист добровольно рабочим своих денег не даст. И дело не в его личных качествах – это правило игры под названием «рыночная экономика».

Однако «соцлагеря» больше нет, европейским капиталистам не на кого оглядываться, делая уступки «своим» пролетариям, чтобы избежать угрозы революций. Так что, как не далеки от этой мысли простые бюргеры, они были обязаны своими социальными благами СССР.

Как иронизировала одна немка, если бы еще существовала ГДР, то после недавно принятых сокращений социальной защиты (HARTZ 4) мы бы все сбежали в эту страну – а не наоборот.

Кроме того, предприниматели имеют в кармане дополнительный козырь – глобализацию рынков труда. Профсоюзам говорят прямо – будете сильно возмущаться, заводы уйдут в Китай. Политики этому не мешают – ведь социал-демократов от консерваторов и либералов можно отличить только по предвыборным обещаниям. Один из последних примеров – город Бохум, откуда Nokia ушла в Румынию, несмотря на бешеную прибыль и загруженность производственных мощностей. Профсоюзы были готовы на любые условия – но не смогли этому помешать. А ведь даже либералы отводят профсоюзам ведущую роль, наделяя тарифные договоры между ними и работодателями ролью саморегулирования рынка, которое якобы делает ненужным функции регулирования у государства.

А это уже Берлин. Закрывается частная пекарня – рядом возвели супермаркет, где уж ей с оптовыми ценами тягаться. Заодно исчезает и мясная лавка по соседству. Вот так, развивает человек свое дело полжизни, пока не попадает под «естественный отбор» рыночной экономики.

Никто не отрицает, что законы естественного отбора в природе не только жестоки, но и иррациональны. Но экономика – это не стихийная природа. Все дело в том, что капитализм не способствует гуманизации общества и отдельного человека, опираясь на противоположные принципы – конкуренция вместо взаимопомощи, антигуманный естественный отбор вместо элементов рационального планирования – все то, что в природе называют законами джунглей.

Основной упрек, который бросают плановой экономике – это необходимость контроля, в противовес «саморегулирующейся» рыночной экономике. А, между тем, в капиталистической системе нужно контролировать намного больше вещей, чем в плановой экономике. К тому же, теоретически, в мире конкуренции со временем должен остаться только единственный – сильнейший. Рано или поздно тот, кто имеет больше капитала, должен вытеснить остальных. Но что же делать с этими остальными? Единственный выход – искусственно не давать вырываться сильнейшему вперед. Например, искусственно разбивать чрезмерно вырвавшегося лидера на куски, как Microsoft. А конкуренты договариваются между собой о ценах для потребителя, таким образом контролируя эти цены.  

Профессор из мюнхенского технического университета в мою бытность там ездил в Голландию, чтобы купить и привезти оттуда новый немецкий автомобиль! Ведь в Германии автомобили – в том числе и немецкие – существенно дороже, чем в среднем по Европе. Бюргер более платежеспособен. А как же конкуренция между мировыми автоконцернами, которая, в теории должна снижать цены чуть ли не до себестоимости? А как же «спрос определяет предложение, предложение заполняет спрос»? Почему в Украине те же новые немецкие авто в салонах на 10-20% дешевле, чем в самой Германии – и это уже включая транзит и «растаможку»?

Гендиректор «Е-ОН», одного из энергетических лидеров Германии прямым текстом рассказывает по ТВ: «да, наши цены потребителю на электроэнергию, газ и прочее остаются на прежнем уровне или даже поднимаются – хотя мировые цены на энергоносители и упали за время финансового кризиса с 2008-го года. Наши цены диктуются конкуренцией – мы видим, какие цены можем себе позволить предъявить потребителю. Но мы, конкуренты, между собой не договариваемся, так что все честно...» Зря вы, мол, на нас обижаетесь. Сами же захотели несколько лет назад либерализовать (читай – денационализировать) энергетический сектор страны.

На этих житейских примерах мы приходим к противоречию в чистой теории рынка: с одной стороны, конкуренция – основополагающий механизм рынка – тождественна запрету на коммерческий сговор, но на практике мы видим совсем другое. С другой стороны, если глобальные игроки рынка предоставлены сами себе, рано или поздно становится некому конкурировать – остается сильнейший.

О необходимости государственного контроля также свидетельствуют примеры коррупции и коммерческого мошенничества – как на уровне государственных заказов, так и на частном уровне. Хороший пример последнему – страховая медицина. В Германии нередки случаи, когда вместо более дешевого аналога врач прописывают пациенту препарат, который производит спонсирующий его фармацевтический концерн. Впрочем, переход от обязательной медицины к страховой влечет в первую очередь другие проблемы. А именно, у врача появляется прямая заинтересованность не вылечить, а лечить пациента – причем как можно дольше. Недавно по немецкому телевидению показывали шокирующие съемки скрытой камерой, где доктора пытались вылечить «подставного» пациента со здоровыми зубами – а некоторые даже настойчиво доказывали ему необходимость лечения. Пару лет назад я видел в немецкой газете характерную карикатуру: врач говорит пациенту: «конечно, операция необходима, ведь мне нужна новая машина». Новаторские методики затираются сообществами врачей и мединдустрией – если только они делают лечение более дешевым и быстрым. Невероятно развита медицинская бюрократия – десятки страховых касс-конкурентов, куча сопроводительной документации, работа над которой забирает до половины времени врача.

Вопреки теории, сама конкуренция толкает предпринимателя на фальсификацию качества товара. Взять хотя бы скандал вокруг Gammelfleisch – скандал года, связанный с продажей просроченного мяса и практикой переклеивать этикетки с датами. Для частного бизнеса (вспомним закрывшуюся мясную лавку в Берлине) необходимость в таком преступном обмане покупателя может быть вопросом жизни и смерти. К слову, финал этой истории не обошелся без самоубийства кого-то из разоблаченных предпринимателей.

Как бороться с этими плодами рыночной стихии, включая падение заработков и уровня жизни, с урезанием социальных прогармм, с увеличением рабочего времени, ростом цен, снижением качества товаров и услуг ради прибыли предпринимателей? Как противостоять глобализации, как остановить отток капитала, заводов и рабочих мест заграницу, к дешевой рабочей силе – если не с помощью вмешательства государства, то есть, при помощи государственного контроля? Как обойтись без надзора за финансовыми институтами (финансовые пирамиды, трасты, кредитные союзы), за строительными организациями и так далее?

Вот какие вопросы задает нам «цивилизованный» немецкий капитализм.