Безысходность — главная идеологема

Слово «идеология» в большинстве случаев его современного употребления имеет презрительную коннотацию. Эту особенность можно наблюдать не только в повседневной речи, но и в жаргоне «посвященных». Интеллектуалы и активисты левого политического направления склонны обзывать суждения оппонентов или обывателей «идеологическими» – для того, чтобы высмеять и легко отбросить их. Но мало кто из них задумывается над тем, откуда возникают эти «идеологические» суждения, и почему они именно такие, а не какие-либо иные. В лучшем случае при употреблении определения «идеологический» апеллируют к некой почти потусторонней (то бишь, коллективно бессознательной) сущности «либерального дискурса». Вся аргументация против идеологических суждений при этом чаще всего сводится к описанию банального «ложного сознания», которому уже полтораста лет.

Но стоит только проследить за современным функционированием нескольких идеологических суждений, чтобы увидеть – эта либеральная идеология не так искажает действительность, как просто пытается ее оправдать. Посмотрите сами. Идеологические положения, призванные легитимизировать современный общественный строй, вроде бы не содержат откровенно ложных эмпирически опровергаемых утверждений. Например, никто не пытается внушить людям, что нет бедных и богатых – или, что богатых больше, чем бедных. Ведь это очевидная ложь – и тому, кто станет это утверждать, попросту перестанут верить. Но зато тот факт, что большинство людей бедны, и только небольшая кучка лиц обладает богатством, оправдывается принципом «меритократии»: богатыми становятся только самые талантливые и упорные, а бедные сами виноваты в своей бедности. Если они бедные, значит, бездарные – и/или мало работали.

Это утверждение довольно трудно опровергнуть эмпирически. Чтобы отвергнуть его, надо глубоко исследовать современную экономическую систему – только тогда обнаружится, что большое количество бедных, и, особенно, безработных, необходимо для нормального функционирования этой системы — ведь если к этому слою не будет принадлежит большинство людей, экономика в ее современном виде просто развалится. Но мало кто специально занимается подобными исследованиями. А повседневный эмпирический опыт будто бы не противоречит приведенному выше суждению.

Но, присмотревшись внимательнее, мы поймем, что изменения в обществе уже подкапывают основы идеологии — оправдание существующего порядка. Приведенный выше пример с меритократией наиболее эффективно выполнял свою роль легитимизирующего элемента идеологии в период развития социального государства в странах «первого мира». В наших постсоветских краях эта идеологема несколько трансформировалась. Она декларирует стремление создать такие же условия для успеха самых умных и самых настойчивых, как на Западе – оправдывая бедность большинства и более глубокую социальную несправедливость тем, что у нас пока не существует необходимых для этого условий.

Однако западное социальное государство уже не просто умерло, но успело так разложиться, что отравляет продуктами своего гниения все вокруг. Весть об этой смерти дошла и до нас — и мы остались без ориентиров: ведь люди начинают понимать, что на Западе то же неравенство, что и здесь. Во всем мире богатые богатеют, а рожденные бедными почти не имеют жизненных перспектив: они теряют возможность получить образование из-за его дороговизны, они не могут найти работу во время перманентного экономического кризиса. Самые умные, самые настойчивые, и даже те, которые уже успели чего-то добиться, — например, стали профессорами в университетах, имеют собственную лавочку или домик в пригороде — теряют все это по совершенно независимым от них обстоятельствам: потеря работы из-за кризисного сокращения, невозможность выплатить кредит, постройка универсального супермаркета рядом с маленькой лавочкой...

Итак, повседневный опыт современного человека откровенно противоречит сейчас тезису о том, что богатыми становятся благодаря своим добродетелям, а бедными — из-за лени. Тогда почему же люди до сих пор ведут себя так, будто верят, что могут собственными усилиями достичь благополучия? Почему они до сих пор просиживают ночи за книгами в университетах, чтобы получить никому не нужный диплом? Почему они до сих пор выслуживаются перед начальством, мечтая о повышении, которого никогда не будет?

В действительности, большинство людей уже давно не верят, что все эти усилия могут к чему-нибудь привести. Прислушайтесь к разговорам в общественном транспорте: студенты знают, что их дипломы филологов или физиков не помогут получить работу; офисные работники знают, что самое большое изменение в профессиональном положении, которое может их ожидать — это увольнение; граждане знают, что парламентская оппозиция ничем не отличается от правящей партии, а очередные выборы президента ничего не изменят в стране. Люди знают все это, но все еще действуют так, будто их усилия — учеба, работа, активная общественная позиция — приносят какую-то пользу. Что это – инерция?

Однако если мы спросим кого-то из этих людей: «Почему ты до сих пор так трудишься, если знаешь, что это совершенно бесплодная деятельность?», она или он, скорее всего, ответят: «Я-то знаю – но как же быть иначе? Я хочу что-то изменить – но ведь нет никакой альтернативы». «Капиталистическая система неэффективна, расточительна и вредна для человека, — скажет кто-то более знакомый с терминологией, — но чем ее заменить? Государственный социализм? — Это мы уже проходили, и вот к чему это привело: ГУЛаг, всесоюзная кукуруза (как пример мотовства и необдуманного хозяйствования), экстенсивное производство, анабиоз культуры ... Нет, это явно даже еще хуже, чем сейчас». Получается, что выбора нет, современная система пусть и плохая, но лучше любой другой возможной, — рассуждает современный человек и продолжает выполнять ритуальные социальные действия — абсолютно безрезультатные, имеющие целью только само повторяющееся выполнение, хождение по кругу, поддержание существующего положения вещей.

Именно эта видимая безальтернативность и является главной современной идеологемой. Либеральная идеология теперь потеряла почву под ногами, она даже не пытается оправдать современный строй. Теперь этот (бес)порядок легитимизируется тем, что он представляется нам единственно возможным способом существования современного общества.

В этих условиях традиционная критика идеологии становится таким же ритуалом, как и обучение в университете или выборы. «Критик» считает своим общественным долгом объяснить обывателю, что успешность — это не результат усилий, а результат исходного общественного положения индивида. Напрасно: обывательская мудрость доходит до этого сама, без помощи высоколобых критиков. Человек с опытом критического отношения к современному строю, с более или менее системным представлением о существующем положении дел может помочь обывателю сформулировать то, о чем он и так уже догадывается — подкинуть ему некоторые важные факты и натолкнуть на понимание структурных принципов. Вероятно, это вызовет у современного человека (в случае, если он не нашел приют в религиозных или консервативных идеологиях, которые не скрывают свою идеальность – то есть, оторванность от действительности, и потому выживают в наших условиях) реакцию «озарения». Эти объяснения лишь систематизируют и объяснят причинно-следственные связи тех явлений, о которых большинство неангажированных людей и без того знают из личного опыта. Однако этого мало. Наш критик, вызвав доверие собеседника, в конце концов, наткнется на ту же стену: «Сейчас плохо – но как же иначе?»

Странно, что критически настроенные к капитализму группы уделяют так мало внимания поиску ответа на этот вопрос. Может быть, они и сами не очень то верят в существование альтернативы. Или боятся этих альтернатив — ведь многие из их представителей  и сейчас занимают сравнительно неплохое положение в обществе, опасаясь его потерять. А может быть, дело в том, что формулировка альтернативы требует очень больших усилий многих людей. А тех, кто понимает потребность в четкой альтернативе, которая будет вызывать доверие и уверенность в возможности ее реализации, пока что не так много.

Как бы то ни было, создание подробной «утопии» во всех ее составных частях — от технической схемы расчета потребности в молоке до отношений между людьми — стоит в повестке дня первым пунктом. Ведь если современный человек четко и в деталях увидит, каким может быть иное общество, его понимание необходимости перемен и бунт против невыносимой современности получит точку опоры.

Анализируя современное «ложное сознание», можно отметить одну характерную особенность: капитализм превращает большинство своих специфических недостатков в свою пользу — трансформирует их в идеологическое утверждение: «альтернатива невозможна».

Большинство важнейших современных проблем, так или иначе, порождены рынком и иерархичностью общественных структур. Более того, они имеют амбивалентную природу: любая решенная проблема в одной из сфер этой системы оборачивается новыми проблемами в других ее сферах. Весь опыт современного человека формируется при таких обстоятельствах, поэтому не удивительно, что он заключает: избавиться от всех проблем невозможно – а значит, не может существовать и общество, которое бы решало большинство современных проблем.

Однако альтернатива рынку и власти логически отрицает все их специфические недостатки. Поскольку последние порождены отношениями собственности и доминирования, изменение этих отношений нейтрализует причины этих недостатков. Хоть мы и не утверждаем, что в таком обществе не будет проблем вообще, мысль о возможности такого общества маркируется современным сознанием именно как «утопическая» в пренебрежительном смысле слова — как обещание решения абсолютно всех недостатков (что, конечно же, невозможно). Это представление укрепляет убеждение в безальтернативности нынешнего строя.

Кажется, что левые зашли в тупик. С утра до ночи они занимаются тем, что критикуют капитализм, власть и иерархию. Более того, как уже отмечалось, подчас они делают это довольно удачно. Так почему же люди не строят новое общество?

Но здесь уместно задать еще один вопрос – что именно нужно строить? В ответ на этот вопрос мы не услышим ничего, кроме общих слов и повторения старых догм.

Оглянувшись на историю, мы увидим, что последние более или менее существенные утопии-альтернативы господствовали в сознании в начале ХХ века. Впоследствии, после поражения рабочего движения 20-30-х годов и установления в СССР режима, слишком не похожего на ожидаемое освобождение человека, утопия умирает. Развал советской империи стал лишь символическим закреплением уже давно свершившегося факта — разочарования людей в возможности альтернативы. Это действительно было похоже на «конец истории».

Считается, что с этого времени стало бессмысленно, бесполезно и несерьезно разрабатывать детализированные проекты альтернативного общества. Описывать утопию стало стыдно. Это фиксируется и в иронически-негативной коннотации к словам «утопия» или «футурист». Левые стесняются говорить о будущем что-либо конкретное. Вместо этого они бурчат себе под нос нечто вроде – «я не могу знать, как оно там будет» или же – «люди там сами разберутся».

Утопия — «место, которого не существует» — сегодня стала «местом, которого не может существовать». Она стала жанром фантастики – хотя когда-то играла существенную роль в перестройке реальности. Именно это является одной из главных идеологических побед нынешней системы. Нас отучили фантазировать и мечтать. Так стоит ли удивляться пассивности масс и проектам построения «капитализма с человеческим лицом»?

В этих обстоятельствах особенно важно выработать практику, которая бы включала в себя альтернативу уже сегодня. Такая практика уже сейчас должна формировать среду, в которой царят принципиально другие отношения и модели поведения. Вместо конкуренции, эгоистического индивидуализма, эксплуатации и угнетения мы должны предложить солидарность и взаимопомощь, а вместо отчуждения — свободное творчество. Только создавая соответствующую жизнеспособную среду, мы сможем преодолеть «ложное сознание», приближая час освобождения человека.

Кроме того, всем заинтересованным в изменении современного строя, следует серьезно заняться разработкой четкого представления о функционировании нового общества – более благоприятного для свободного развития человека. Следует разрабатывать детальные схемы нового производства, экономики, принятия решений, взаимодействия человеческих сообществ. Эти схемы ни в коем случае не должны определяться как единственно правильные или необходимые: они будут максимально открытыми для свежего взгляда, ведь главный их принцип — эффективность. Но их следует разрабатывать уже сейчас, чтобы не растеряться, когда надо будет быстро внедрять в жизнь механизмы нового общества.