Революционный гуманизм или легитимизация насилия?

Эта колонка родилась из бурной дискуссии, в процессе которой позицию автора успели охарактеризовать как минимум десятком нелестных эпитетов – «либерастией», обывательской сентиментальностью, филистерством, национализмом и даже психическим отклонением. Сыр-бор начался с комментария к интервью с Георгием Касьяновым, посвященному критике «геноцидной версии» голодомора 1932-1933 годов. Разделяя мнение о ее манипулятивности и склоняясь к классовой природе причин трагедии, я высказала, как мне тогда казалось, прописную истину: по сути, нет никакой разницы, был ли массовый голод среди мирного населения результатом национальной дискриминации или же политики властей по отношению к определенному классу – и то, и другое одинаково отвратительно.

И пожала бурю.

Преподаваемая в школе история, как известно, весьма далека от серьезной исторической науки. Но зато это очень удобный инструмент пропаганды. Любая власть стремится взять этот инструмент в свои руки и воспитать в головах у будущего поколения «правильную» картину мира. СССР не был исключением – неудобные моменты, к которым относился и голод 32-33 годов, либо вовсе замалчивались, либо подавались в выгодном для конъюнктуры свете. Сейчас происходит то же самое («геноцидная теория» выгодна лишь тем, кто склонен винить во всех бедах украинцев руку Москвы) – сменился только ракурс. По сути же, крестьянский голод начала тридцатых годов случился в результате соединения многих факторов: курса на коллективизацию, при отсутствии у крестьян активного желания его поддержать; экономического кризиса конца двадцатых годов, обусловившего падение цен на зерно – и, как следствие, саботирование его заготовок теми же крестьянами, не желавшими сдавать плоды своего труда за бесценок; необходимости очень быстрой индустриализации огромного, но крайне отсталого аграрного государства; политического решения властей собрать нужное им количество хлеба любой ценой, злоупотреблений продотрядов, и многого другого. На всесторонний анализ причин и следствий происшедшего я не претендую – это дело историков. Да и речь сейчас не об этом. Речь об отношении к тому, что случилось. 

Произошло следующее – сотни тысяч людей на территории Украины, юга Беларуси и юго-востока России умерли от голода зимой 1932-1933 годов. Умерли медленной, крайне мучительной смертью. Ели крыс, собак, сорняки, ремни, варили обувь. Доходило и до каннибализма. Гибли все, от мала до велика. В семье моей бабушки, которая жила в болгарском селе Бановка, что в Приазовье, из семерых детей в живых осталось трое. Младшие погибли. Также погибла и их мать, оставив хозяйство на мужа и старшую дочь (мою бабку), которой к тому времени было всего тринадцать.

Все вышеописанное я узнала именно от нее, а не из книжек «националистических пропагандистов». Только говорить об этом она начала лишь в начале девяностых, одним летом, когда мы, приехав после долгого перерыва в ее родное село, пошли на кладбище. Бабушка пила с соседками самогон, плакала и вспоминала. Практически в каждой крестьянской семье были жертвы, а многие вымерли полностью. Умирали как те, кто не хотел сдавать хлеб, так и те, кто его честно сдал – поскольку под конец забирали все и у всех.

Подчеркну, речь идет не о бедности, царящей сейчас в Украине и многих других странах, в результате которой люди плохо и неправильно питаются, а о тотальном голоде, когда нет ничего вообще. Как выяснилось, некоторые из оппонентов не понимают или делают вид, что не понимают очевидную разницу между этими явлениями и кричат о «семи миллионах жертв голода» в 90-х и 2000-х. Хотя ясно, что уменьшение популяции в постсоветской Украине было в основном следствием снижения рождаемости и эмиграции, а не вымирания в буквальном смысле трудоспособного населения.

Но вернемся к случившемуся в тридцатых годах. Всю сознательную жизнь мне искренне казалось, что иначе, как чудовищной трагедией это не назовешь – но, как выяснилось, для многих товарищей все не так однозначно. Самые обычные их аргументы – это была классовая война, невинных жертв не было (грудные младенцы тоже провинились); это была необходимость, не было другого выхода, крестьяне сами виноваты (не хотели сдавать хлеб); это было давно, а значит, не имеет смысла это актуализировать; крестьяне — реакционный класс (кое-то из них обижал, а то и убивал активистов, да и вообще они дикие и дремучие) и т. д.

Далее пошли обвинения в повторении националистических «пропагандистских штампов», соплях, сентиментальности, непонимании исторических процессов и т. д. Углубляться не будем. Особенно мне запомнился пассаж о том, что жалость к «абстрактным» жертвам прошлого под влиянием «националистической пропаганды» заслоняет от нас проблемы современности. Очень захотелось оставить оппонента на пару вполне реальных месяцев вообще без еды, чтобы он как следует прочувствовал всю абстрактность голодания как физиологического процесса.

Почему все эти аргументы не имеют смысла? Потому что при абсолютно любых обстоятельствах голодная смерть сотен тысяч мирных жителей — это уже трагедия. Не важно, виноваты ли они в этом сами – так как упорствовали в свое непонимании стратегических планов властей и желании жить как их предки, виновата ли в этом центральная власть, которая не учла инерционность крестьянского менталитета и в результате пошла на крайние меры, или же сыграли свою роль злоупотребления на местах. Или – что вероятнее всего – все это вместе и стало причиной случившегося. Нет смысла сейчас искать виновников и изрыгать в их адрес анафемы, так как все они уже давно в могиле. Дело вовсе не в этом. Дело в том, что это были нечеловеческие страдания и боль, которые заслуживают как минимум памяти и сочувствия. Это была трагедия, о которой стоит помнить хотя бы для того, чтобы вынести простой урок – кардинальные изменения в обществе, которое к ним не готово на уровне общественного сознания, могут привести к катастрофическим последствиям. 

А тем, кто считает, что в глобальном масштабе смерть сотен тысяч людей сейчас – это ничто по сравнению с благосостоянием миллионов в будущем, хочется напомнить банальнейшую народную мудрость – на крови и страданиях счастья не построишь. Вернее, может и построишь, но не то, о котором мечтал, не полностью и не навсегда. Я не сильна в диалектике, мне ближе закон причинно-следственной связи, который прост как пять копеек и работает везде и всегда. Суть его в том, что каждое действие имеет последствие и эти самые последствия могут быть очень разными в зависимости от того, что ты сделал, с какой мотивацией и как это повлияло на других и тебя самого. И если ради реализации самой хорошей и правильной идеи – избавления людей от несвободы и страданий (социального угнетения, например) — мы используем методы, от которых многие другие люди, в том числе и не причинявшие страдания тем, предыдущим, становятся несвободны, умирают или испытывают боль, то если даже мы и достигнем цели, то не совсем той, к которой стремились, временно и не до конца. 

Да, это ближе к буддизму, чем к научному материализму, и поэтому я не сомневаюсь, что сейчас ко мне приклеят еще и ярлык «религиозного мракобесия». Но дело в том, что именно колоссальные человеческие жертвы, на которых был построен СССР, стали одной из трещин в его фундаменте. У любого человека есть те, кому он дорог. Были они и у жертв голода, и у репрессированных, как в тридцатые годы, так и позже – родня, знакомые, друзья, соседи — и всех их не убьешь и не сошлешь. Большинство из них исправно молчали всю жизнь. Кое-кто и правда верил, что так и надо. Но у многих других эта личная боль никуда не делась, потому что человек – животное достаточно сложное, чтобы испытывать более тонкие чувства, чем одно лишь желание благосостояния и безопасности.

Особенно острым является чувство несправедливости происшедшего — когда гибнет дорогой тебе человек, не совершивший никакого преступления. И когда наступила пресловутая перестройка, они заговорили. Некоторые же заговорили еще раньше, эмигрировав за границу и став прекрасным источником сенсаций для местной прессы. Этот процесс рос как снежный ком до самого распада СССР, достиг апогея в девяностых и продолжается даже сейчас. А выросший из этих свидетельств образ СССР как тюрьмы народов и тоталитарного монстра, заслоняет от нынешнего поколения его очевидные позитивные стороны – победу над безграмотностью, наличие бесплатного образования и медицины, социальное обеспечение, развитие промышленности и многие другие. 

Таким образом, насилие, совершенное во времена СССР ради «светлого будущего» в этом самом будущем стало гвоздем в его гробу и палкой в колесе для нынешних борцов за социальную справедливость, некоторые из которых еще больше портят свою репутацию, транслируя типичные штампы советской пропаганды: все репрессированные – предатели, крестьяне были сами виноваты в голоде, невинных не бывает, расстрелы необходимы и т. д.

Более того – эти люди легитимизируют как совершенное раньше, так и гипотетически возможное насилие, прямым текстом говоря, что ни одно кардинальное изменение невозможно без крови, что революционные перемены к лучшему в нашей стране станут реальными, только если как минимум одно поколение проживет свою жизнь в кромешном аду и что это и есть настоящий гуманизм.

Как вы думаете, сколько народу поддержит подобную перспективу для себя и своих детей? Поверьте, люди гораздо больше боятся войны, деспотии и разрухи, чем тяжелого материального положения и безработицы, от которых они страдают сейчас.

В заключение хочу сказать, что я вполне осознаю неизбежность конфликтов в процессе социальных преобразований – в том числе и вооруженных. Но это не делает данные явления чем-то нормальным и приемлемым для современного цивилизованного человека. Никто не призывает вас, дорогие революционеры, подставлять другую щеку под удар. Просто попробуйте хотя бы не терять человеческий облик.

Юлия Франк