Курдистан: свое кино без своего государства

Обретёт ли Курдистан  – населенная курдами  историческая область,  разделенная между несколькими ближневосточными странами – свою вожделенную государственность, вопрос, увы, не ближайшего будущего.  А вот о феномене курдского кино говорить уже можно. Курдские кинематографисты, волею судеб разбросанные по разным странам, вполне осознают единство своей творческой традиции – и причины тому отнюдь не только политические.  «У нас пока нет своего государства, но есть свое кино», – с гордостью говорят курдские кинорежиссеры сирийского, иракского, турецкого, иранского, армянского происхождения.  Нынешний, 37-й Московский Международный Кинофестиваль впервые в своей истории наряду с программой турецкого кино представил отдельно программу курдского кинематографа. А еще в прошлом году курдскую тему вычленил Казанский Международный Кинофестиваль Мусульманского Кино, представив целую россыпь художественных и документальных короткометражек режиссеров в основном иракского Курдистана. 

Мало кто помнит о том, что курдский национальный кинематограф (то есть кино, снятое курдами и о курдах) зародилсяименно в Советском Союзе. В 30-е годы фильмы о курдах-езидах стали снимать в Советской Армении, а основоположником курдского кино можно считать Амо Бекназарова. До сих пор курдское кино развивалось в рамках киноиндустрии тех стран, где проживают курдские общины. Увы, на большой части территории исторического Курдистана курды являются неполноправным, дискриминируемым меньшинством, и не приходится удивляться тому, что киноклассик, обладатель каннской Золотой Пальмовой Ветви Йылмаз Гюней был известен в мире как турецкий кинорежиссёр, а Бахман Габади – как иранский. Не знаю,  предчувствовали ли, прогнозировали ли в этом году отборщики ММКФ грядущее кардинальное изменение политического статуса курдов в Турции – в результате только что прошедших общенациональных выборов турецкие курды впервые получили парламентское, политическое представительство, – но курдское кино теперь приехало и на ММКФ.

К сожалению,  неопределенность государственно-правового статуса и сегодня мешает организаторам фестивалей составлять полноценные курдские кинопрограммы, в результате чего на 37-м ММКФ номинация «Феномен курдского кино» состояла всего из четырех лент, из которых курдскими в полном смысле слова можно назвать лишь две. А вот, например, автор обаятельно-лиричного фильма о семье турецких курдов «Песня моей матери» Эрол Минташ был вынужден представлять свою картину в рамках турецкой программы – поскольку съемки «Песни…» были профинансированы Министерством культуры Турции.  Кстати, это само по себе красноречивое свидетельство заметных изменений статуса курдов в турецком обществе – раньше такая ситуация была немыслима, курдские кинотеатры закрывались, кинематографисты, снимающие на национальную тематику, преследовались. Сегодня финансирование из турецкого государственного бюджета  курдского фильма говорит о том, что ситуация для этнических меньшинств Турции пусть медленно, но меняется. Фильм начинается кадрами урока в курдской школе начала 90-х, когда полиция под детский плач избивает и увозит учителя – отца главного героя Али, а в середине картины уже сегодняшняя полиция вламывается на урок, который ведет сам Али. За двадцать лет стилистика поведения властей изменилась, – учителей уже не бьют, оружие не применяют, не арестовывают,  – но сам обыск и то, с каким презрением турецкие полицейские смотрят на плачущих детей,  говорят о том, что пройдет ещё очень немало времени, пока турецкие курды почувствуют себя полноценными членами общества.

Большая часть фильма идет на курдском языке – по-турецки герои фильма разговаривают только при общении с государством – полицией, официальными учреждениями, в больнице, школе. Нигяр-ханым, пожилая мать школьного учителя Али, по-турецки не разговаривает, ей переводят. Мать и сын много лет живут в Стамбуле не первый десяток лет, но Нигяр-ханым стамбульскую квартиру рассматривает исключительно в качестве постылого, так и не ставшего домом пункта временного размещения. Каждое утро она пакует чемоданы, и, отчаявшись уламывать своего великовозрастного сына отвезти её в родной посёлок в турецком Курдистане,  пытается уехать в никуда – хотя вся многочисленная родня доказывает ей, что никакого поселка на прежнем месте уже не существует.

На первый взгляд, снятый в сдержанной  минималистической манере фильм вписывается в обычную линейку кинолент о различии поколений,  о столкновении городской культуры с традицией и архаикой, о причудах модернизации, о внутрисемейных отношениях. И в этом плане сюжет «Песни моей матери» практически универсален – подобное можно снять о любом уголке планеты. Но картина хороша именно тем, что там нет ярких страстей, нет сюжетообразующих конфликтов, нет кричаще-аляповатого колорита  «ориентального» кино (Минташ – наследник европейской кинематографической традиции), всё на полутонах, с неподражаемым лёгким юмором показаны бесконечно трогательные отношения матери и сына (здесь и преданнейшая любовь и привязанность к друг другу, и масса поколенческих, цивилизационных и эмоциональных различий, и преизрядная друг от друга усталость, и глубочайшая  психологическая зависимость друг от друга, доходящая до взаимоизматывающего вампиризма) – и всего этого в пропорцию и в меру.  Фильм о том, как люди вынуждены жить хоть и в своей стране, но в иноэтничном окружении, вдали от родного дома, а идее-фикс  – возвращению домой  – так и не суждено реализоваться,  – тема, проходящая красной нитью через весь кинематограф разделённого четырехмиллионного народа. 

Схожесть судьбы курдского меньшинства в разных странах проживания порождает похожие сюжеты:  именно со сцены полицейского разгона полуподпольного кинопоказа в курдском сельском кинотеатре начинается великолепный «фильм о фильме» Шавката Амина Корки  «Воспоминания на камне». Уже в наши дни главный герой, Хуссейн Хассан, точно так же как Али в фильме Минташа, вспоминает свои детские впечатления, когда его отца, киномеханика, арестовывает иракская полиция. Проходят десятилетия, и вот уже  Хуссейн сам делает кино – снимает фильм-реквием, фильм-приговор, документальное свидетельство об Анфаль – геноциде иракских курдов при Саддаме, когда с лица Земли исчезли 4 из 5 тысяч курдских поселений в Ираке. Крепость Незарк, служившая застенком для сотен тысяч иракских курдов, в которой их пытали и мучили, ставшая кладбищем для 180 тысяч человек, теперь служит декорацией для картины режиссера Хуссейна Хассана.  С одной стороны, сниматься в таком фильме – гражданский долг и огромная честь для каждого уважающего себя курда, с другой – в традиционном, архаично-неповоротливом курдском обществе киносъемки – это неприличный харам, дело неблагородное, и команда Хуссейна никак не может набрать актеров и приступить к съемкам. Актрису Синур, отобранную для главной роли, не отпускает на съемки семья, дело доходит до стрельбы и поножовщины, ревнивый жених Синур наносит увечья режиссеру, фильм под угрозой срыва, а тут ещё и заканчиваются деньги… Авторы горько подсмеиваются над  типичной  для делающего первые шаги национального кино ситуацией – богатый нувориш предлагает проспонсировать завершение съемок, при условии, что режиссером должен стать  местный эстрадный исполнитель, а фильм о национальной трагедии станет его промо-фильмом. Впрочем, такую рокировку трудно назвать специфически курдистанским явлением. 

Отсутствие собственного государства не позволяет курдскому кинематографу быть полноценно независимым  – фильм Шавката Амина Корки, например, только на 30% финансирует администрация курдской провинции Дахук, а остальные 70% приносит копродукция с Германией.  Такое сотрудничество выгодно обеим сторонам процесса – курдское кино модернизируется, знакомится с европейскими технологиями съёмок и продюсирования, а немецкий кинематограф обогащается за счет новых нетривиальных сюжетов и этнографической специфики. В фильме с неподражаемым юмором обыграно столкновение и взаимопроникновение культур и традиций, когда немецкие приемы киноиндустрии соседствуют с архаичными обычаями и представлениями, предрассудками зрительской общественности, через которые не перешагнешь, с которыми приходится считаться. Как у любого народа с драматичной судьбой, житейский  юмор тесно переплетен с трагедией: и режиссер Хуссейн, и актриса Синур – дети сгоревших в пламени Анфаль родителей. Для них это кино – выстраданная летопись их личной, семейной драмы. Курдское общество – общество сильных страстей: в результате рокового выстрела ревнивца кинорежиссер оказывается прикован к инвалидной коляске, и, тем не менее, прощает покушавшегося, избавляя его от пожизненного срока. А полученная от прощенного Отелло щедрая мзда и становится той самой суммой, необходимой для завершения съёмок. И, судя по тому, что в сюжет трагедии о геноциде внезапно вводится бравый командир пешмерга, изображаемый уже помянутой звездой эстрады, который смешно топорщит усы и принимает героические позы, финансирование осуществлялось из нескольких источников….  

Финал самобытного «фильма в фильме» олицетворяет все трудности становления национальной кинематографии малых народов. На торжественную премьеру многострадального кинореквиема Хуссейна, организованную во внутреннем дворике тюрьмы Незарк, собирается вся округа.  Там, где при Саддаме стояли бетонные виселицы и позорные столбы, теперь стоят пластмассовые стульчики для кинозрителей. Пафосная премьера прерывается  из-за поломки генератора, заправленного разбавленным ослиной мочой бензином. Затем, как мрачное предзнаменование судьбы, внезапный ливень разгоняет последних собравшихся, и единственными зрителями героического кинополотна остаются члены съемочной группы с эстрадным исполнителем. Весь кинопроцесс от начала до конца, от кастинга до сорванной премьеры, – всё говорит о том, что курдскому кино будет трудно найти своего зрителя,  традиционное общество не готово ни создавать, ни воспринимать собственный кинематограф.  Тем не менее, «Воспоминаниям на камне» уже удалось вырваться на большой мировой киноэкран – в прошлом году на кинофестивале в Абу-Даби работа Шавката Корки была признана лучшим арабским фильмом года. И совершенно неважно, что герои говорят на курдском языке, а арабский язык для них  – это язык мрачных лет тирании и угнетения. 

Интересно, что об этом «фильме о фильме» Шавката Корки в прошлом году уже снят документальный фильм «Граница» – то есть это уже «фильм о фильме о фильме», этакая матрёшка. Режиссер Шавкат Корки и продюсер Мехмет Акташ рассказывают о своих профессиональных трудностях и злоключениях, а ко всем описанным проблемам добавляется ещё и международно-пограничная – не признающие искусственно разделяющих их границ курды смертельно рискуют, перевозя из Ирака в Иран и обратно киношный реквизит на ослике. А власти ещё совсем недавно воевавших между собой стран всячески препятствуют кинопроцессу.  Тем не менее, глобализация способствует соединению разделенного народа, и вот уже ассистентом у иракцев Корки и Акташа работает Джаляль Панахи, родственник опального на своей Родине, в Иране знаменитого режиссера Джафара Панахи. Курды пока что не замахиваются на покорение мировой киноаудитории – им бы до своего зрителя достучаться….

Другой пример удачной копродукции – лирический фильм  Каржана Кадера «Сироты», в создании которого участвовали шведские и финские кинокомпании. История двух курдских мальчишек-сирот, трогательно заботящихся друг о друге и познающих мир, снят в теплой золотисто-охристой гамме, позволяющей ощутить жар испепеляющего солнца и вязкую духоту провинциального восточного городка. Два мальчугана, постарше и помладше, с малых лет вынуждены зарабатывать на хлеб чисткой обуви, а в свободное время тайком пробираются в кинотеатр поглазеть на Супермена, ставшего для них символом свободы и счастливого будущего. Наивная вера в «американскую мечту» воплощается у раньше времени повзрослевших Даны и Заны в покупку осла, наречённого Майклом Джексоном, на котором братья собираются добраться до Америки.  Весь фильм –история взросления, помноженная на роуд-муви: мир взрослых циничен и полон несправедливости, дорога до Америки далека и состоит из преград и опасностей, но мальчишки мужественно и изобретательно преодолевают все трудности, выручая друг друга из самых непростых ситуаций. Режиссеру Каржану Кадеру можно только поаплодировать за детский кастинг – юных актеров, исполняющих роли Даны и Заны ждёт большое кинематографическое будущее.

О глобальности нашего мира говорит одна из сюжетных линий картины: слепой старикан-часовщик, к которому юные герои частенько прибегают за советом, рассказывает им суфийскую притчу, которая на поверку оказывается древней общемировой мудростью об отце, учившем сыновей дружбе и единству с помощью веника, прутики которого легко ломаются по одному, но нерушимы в связке. Эту истину братья усваивают и в правоте её убеждаются постоянно. И хотя к вожделенной Америке с её Суперменом приблизиться не удается, на многотрудном пути оказываются выучены правила человеческого общежития, законы товарищества и взаимовыручки.

Две другие картины фестивальной номинации «Феномен курдского кино» можно назвать курдскими лишь с большой долей условности. Крепкий, с лихо закрученной интригой политический детектив болгарского режиссёра Антония Дончева «Женщина моей жизни» – пример абсолютно европейского кино, правда, на курдскую тему. На примере Азада, курдского юноши из Ирака, полжизни гоняющегося по миру за своей возлюбленной, дочерью одного из убитых героев курдского сопротивления, мы видим подробную и красочную историю курдских борцов за свободу, разбросанных по разным странам и преследуемых саддамовской охранкой. Головокружительные обстоятельства заносят героя в социалистическую Болгарию, чьи спецслужбы помогают одним курдским революционерам и истребляют других. А во всю эту запутанную историю активно вмешиваются спецслужбы СССР, который, как известно, долгие десятилетия находился в союзнических отношениях с баасистами и саддамовским режимом и вел в отношении сражающихся с Саддамом курдов двойную игру. Любовная история двух молодых людей оказывается в центре калейдоскопа стремительных исторических событий, и в этом водовороте тесно переплетается политика, коммунистическое движение, национально-освободительная борьба,  амурные переживания, национальные обычаи и предрассудки, космополитический европейский видеоряд и этническое своеобразие, связанное с происхождением героев.  

Исполнитель главной роли бархатноглазый красавец Соран Ибрагим – многообещающий актер (это вторая его крупная работа в кино), Виолетта Марковская в роли Виан впечатляет чуть меньше – невыразительная внешность в сочетании со скупой мимикой скрадывает драматизм и не дает выплеснуться полнокровным, по-восточному изобильным эмоциям, предусмотренным динамичным  сценарием. Да и вообще слезоточивая любовная драма слегка сковывает размашистый сюжет, а лирико-эротическая линия не поспевает за перипетиями политического триллера.

Политически подкованный зритель, для которого любовная линия всё же второстепенна,  чётко улавливает главный месседж  всей этой истории – а так ли была оправдана поддержка, оказывавшаяся баасистскому режиму со стороны стран социалистического блока?  Стоила ли сомнительной ценности (по мнению авторов фильма) дружба с Саддамом болгарских и советских коммунистов и предательство национально-освободительного движения малых народов? 

Одно из главных достоинств  фильма – его мультилингвизм, позволяющий увидеть и услышать мир во всем его многообразии и скользить по земному шару вместе с героями:  Вначале мы слышим курманджи и язык иранских курдов – сорани, затем арабский, болгарский, французский, немецкий, русский.   

Но если фильм болгарина Дончева, будучи абсолютно европейским по стилистике, всё-таки укладывается в курдскую программу благодаря сюжету, то включение в эту же номинацию пошловатой комедии живущего в Италии Фариборза Камкари «Питца и финики» («питца» – почему-то именно так перевели организаторы ММКФ всем нам привычную пиццу) не вызывает ничего, кроме недоумения. Собственно, ошибкой и недоразумением выглядит как попадание этой третьесортной киноподелки на фестиваль вообще, так и причисление её к курдскому кино в частности. Плоская, несмешная, состоящая из натужных гэгов иллюстрация провала европейского мультикультурализма на примере Венеции – местная мусульманская община, состоящая из десятка фриков, жаждет вернуть себе помещение молельного дома, отжатое ушлой парикмахершей под салон красоты. Комедия на мультикультурную тему снята по заказу итальянской области Венето и выполняет функцию рекламного буклета туристической Венеции (как будто Венеции нужна какая-то дополнительная реклама!)

Несмешные и неполиткорректные шутки на грани фола, избитые комедийные приёмы, снятые неталантливо и вымученно,  делают «Питцу и финики» бледной пародией на какого-нибудь «Бората» – правда, без сальных хохм на тему телесного низа,  зато с изобилием шуточек на тему религиозных и культурных различий. Все мусульманские персонажи, включая присланного из Афганистана талибского шейха, почему-то говорят по-итальянски,  буффонадные элементы, которые при талантливой режиссуре могли бы слепить комедию положений,  создают эффект утомляющего мельтешения.  И даже финальная сцена, когда в результате упорной борьбы венецианская умма из десятка клоунов  получает от иудейской общины в качестве мечети здание старой синагоги, а магендовид спешно завешивается покрывалом с кораническими сурами, не вызывает ничего, кроме желания поскорей покинуть кинозал. Единственная привязка этой залепухи к курдской тематике – один из персонажей оказывается курдом, но с тем же успехом он мог быть турком, египтянином или малайцем – это ровно ничего бы не изменило.

Несмотря на отдельные досадные промахи фестивальных отборщиков, курдская программа, безусловно, состоялась и сделала заявку на будущее.  В следующем году хотелось бы наряду с художественными кинолентами увидеть интереснейшую курдскую кинодокументалистику, а также поближе познакомиться с кинотворчеством европейской и американской курдской диаспоры. Программа этого года убедила в том, что не всякий фильм, снятый этническим курдом, может считаться курдским кино – многие кинематографисты курдского происхождения, будучи оторваны от корней, вливаются в национальный кинематограф страны проживания, и наоборот – курдский фильм может быть снят автором любой национальности, если он затрагивает национальную тематику и вписывается в национальные кинематографические традиции.

Дарья Митина

Читайте по теме:

Александр Рыбин. Рожава – «народный дом»

Андрей Манчук. Курдистан, которого нет

Карл Лебт. Турция: борьба за культурную гегемонию

Андрей Манчук. «Хасанкейф. Град обреченный»

Дэвид Харви. Нужно защищать Рожаву

Андрей Манчук, Дмитрий Колесник. Интервью с группой «Bandista»