Почти 25 лет назад философ Славой Жижек вырвался из интеллектуального «мешка» словенского научного сообщества, заявив о себе англоязычной аудитории работой «Возвышенный объект идеологии» (1989), представлявшей собой искусный сплав психоанализа Лакана, идеализма Франкфурсткой школы и размышлений о блокбастере 1979-го года «Чужой».

Сегодня Славой Жижек царит повсюду. Известный своей неопрятностью «радикальный левый» философ стал большой знаменитостью – настоящей культовой иконой и духовным гидом для апатичных европейских левых. Жижек опубликовал более 50 книг (недавно вышла его книга «Год невозможного, искусство мечтать опасно») и снялся в ряде документальных фильмов.

Его работам посвящен международный журнал «Žižek Studies». Жижека называют «Боратом философии», «Элвисом культурологи» и «самым крутым в мире философом», но все эти титулы сам Жижек терпеть не может. Своим домом он до сих пор считает Любляну. Нам же удалось поймать его по скайпу и взять интервью. В частности, нас интересует такой вопрос: в чем же причина столь невероятной популярности Славоя Жижека?

–  За последние годы вы дали много интервью. Надеюсь, мы сможем несколько абстрагироваться от них, и поговорить сейчас о самом феномене, который зовется «Славой Жижек».

–  А, ну давайте, если желаете.

– Совсем недавно журнал Foreign Policy назвал вас одним из сотни мыслителей 2012-го года.

–  Да, но где-то внизу списка!

–  Да, вы правы. Вы там под номером 92. Как вы сами считаете, заслуженно ли вы попали в этот список?

- Нет! Вам даже под пыткой не удалось бы выбить у меня на это согласия! Знаю, конечно, что правила вежливости требуют сказать «нет». Кстати, в этом списке на первом месте какая-то там девушка из Мьянмы? Всё забываю, как ее зовут. Кто она вообще такая?

– Вы об Аун Сан Су Чжи?

- Да! Я, конечно, ничего против нее лично не имею, но можете ли хоть вы мне объяснить: в каком смысле слова она является философом или интеллектуалом?

– Ну, начнем с того, что там ведь список «мыслителей», а не «философов»….

–  Хорошо. Тогда в каком смысле слова она является мыслителем? Она просто пытается принести демократию в Мьянму? Окей, тоже неплохо – но нельзя же так идеализировать некий идеал: «Ах, эта демократия! Все получают от нее оргазм, и, значит, давайте принесем ее всем, кому только можно». Если уж речь идет о мыслителях, нужно ставить сложные вопросы, вроде: «Что же в реальности решается в демократическом процессе»?

– Я недавно просматривала журнал «Žižek Studies», и….

– Я его никогда даже не открываю! Честное слово! И даже на их сайт не заглядываю.

– А как вам сама идея такого журнала?

- У меня просто хорошие отношения с Полом Тэйлором, который его издает – мы с ним друзья. Он-то думал, что этот журнал поможет ему в научной карьере, а в действительности он принес ему только проблемы. Как вы можете видеть сейчас, или же в любом из тех дерьмовых фильмов, где я снялся – я на самом-то деле достаточно нервный чувак. И видеть самого себя на экране – для меня это просто невыносимо!

Когда кто-то пишет обо мне – я этого никогда не читаю, если только на меня не ведется какая-то совсем уж грубая атака и друзья советуют мне парировать удар. Мне как-то стыдно читать о себе или смотреть на себя. Я даже в какой-то степени боюсь смотреть на себя на экране.  

– Вы как-то об этом уже говорили. И еще вы отметили тенденцию среди журналистов изображать вас в виде какого-то клоуна или шута горохового. И поэтому я бы хотела спросить вас: насколько вы сами заигрываете с таким вот образом?

– А знаете, почему я это делаю? Да просто, потому что я жутко боюсь, что люди увидят меня таким, каков я на самом деле, настоящий Жижек покажется им занудным. Ведь обычной жизни я жутко депрессивный чувак. Вот, посмотрите-ка, где я сейчас! Я сейчас в Париже. (Жижек поворачивает ноутбук, показывая обстановку вокруг: скромная комнатка гостинницы – одна кровать и окно).

Видите? Я в маленькой гостинничной комнатке. Я сбежал на недельку из дома. Мне это необходимо. И выхожу я из этой комнаты только одни-два раза в день, чтобы поесть. Кроме вас и еще одного друга, с которым я общаюсь по скайпу, я больше ни с одной живой душой не говорил целую неделю. И знаете, мне это так нравится! Я очень боюсь, что, если я буду самим собой, то люди заметят, что смотреть-то, собственно, не на что. Поэтому мне всегда приходится быть активным и притворяться.

Кстати, именно поэтому я говорю, что телевизионные реалити-шоу нудные – там люди не являются самими собой. Они играют, строят из себя кого-то, а это очень скучно и глупо. Не понимаю, что люди находят в этих реалити-шоу? Думаю, их вообще следует запретить. И, думаю, Твитер и Фейсбук – тоже. Вы так не считаете? Знаете, а у меня ведь нет даже своих фотографий –  разве что в паспорте. Хотя, стоп. Это вовсе не означает, что я, дескать, презираю самого себя. Отнюдь нет. Мне нравятся мои работы.

Собственно, я живу ради теории. Да, вот так бессовестно. Знаете, я ненавижу подход разных левых гуманитариев в духе: «Люди голодают! Дети Африки! Кому нужна сейчас эта ваша теория?» Нет! Я утверждаю, что нам как раз нужна эта самая «бесполезная» теория –  причем, сейчас она нужна так, как никогда ранее.

– Вы говорите, что не посмотрели даже документальный фильм «Жижек!» (2005), в котором снимались. А я его недавно посмотрела. И меня поразил в нем один момент – когда вы ведете режиссера Астру Тэйлор к себе на кухню, чтобы показать ей, что у вас там… носки.

– Да, я сделал это просто так – чтобы немножко ее шокировать! Такая вот непритязательная сценка получилась. Я просто мимоходом сказал, что у меня там носки на кухне – а она не поверила. Она, похоже, подумала: «О, это одна из постмодернистских экстравагантностей». И поэтому я должен был сказать: «Да нет же, твою мать, они действительно там»! Потом еще какие-то идиоты сделали клип из сценок из этого фильма…. Помните, я там лежу в постели обнаженный (по пояс, конечно) и даю интервью? И вот, всякие идиоты задавались вопросом: «О, какой же в этом таится смысл»?

Это было просто вульгарно. Режиссер на съемках прессовала меня целый день – в смысле, надоедала мне. Я устал, как собака. Она хотела задать мне еще несколько вопросов, и тогда я сказал: «Слушайте, я пойду в кровать, а вы, если хотите, снимайте меня еще минут пять». Вот как все было. А люди сейчас смотрят фильм и задаются вопросом: «А каков же смысл в том, что он лежит полуголый»? Никакого смысла. Весь смысл в том, что я тогда просто чертовски устал.

– А разве в ваших работах зачастую не встречается то же самое? Выставляем на экране полуголого человека, а потом придаем этому какой-то смысл?

– Да, так и есть!

– Давайте вернемся к носкам на кухне. Вы, вероятно, понимали, что демонстрация режиссеру носков на кухне повлияет на то, что режиссер изобразит вас в виде некоего сумасбродного философа, который просто не способен жить нормальной жизнью?

– Нет-нет. Те, кто знают меня, знают также и то, что я весьма организованный человек. Я весьма пунктуален – у меня распланировано все до минуты. Именно поэтому мне и удалось достичь столь многого – в количественном смысле. Я в данном случае не говорю о качестве. Я натренирован к работе где угодно. Этому меня научила армия. Я, может быть, и выгляжу каким-то неухоженным, но это потому что я считаю крайне неприличным покупать себе всякие там брюки и пиджаки.

Все мои футболки – это подарки со всяких коллоквиумов. Все мои носки – с рейсов бизнес-класса. В этом смысле я к себе отношусь весьма небрежно. Однако моя комната должна быть чистой и опрятной. Я буквально помешан на этом. Поэтому в свое время меня несколько разочаровала служба в армии. И дело не в том, что я там был каким-то потерянным философом или не мог подчиниться армейской дисциплине. Меня как раз несколько шокировало то, что в старой югославской армии под внешней оболочкой порядка и дисциплины скрывалось хаотичное сообщество людей, где, к тому же, практически ничего не работало. Армия разочаровала меня именно из-за царившего в ней хаоса. Идеальным для меня было бы жить в монастыре.

– Давайте об этом и поговорим. Вы как-то сказали: «Я философ, а не пророк». Тем не менее, многие из ваших почитателей чуть ли не боготворят вас, а многие даже считают вас пророком. Почему?

– Ну, я неоднозначно к этому отношусь. С одной стороны, размышляя об этом, я возвращаюсь к классическому марксизму и думаю что-нибудь вроде: «Это какое-то безумие! Это не может продолжаться долго! Грядет час расплаты! Бла-бла-бла». Кроме того, я ведь действительно ненавижу все это политкорректное культорологическое дерьмо. Если, допустим, вы скажете слово «постколониализм», то я скажу: Блядь! «Постколониализм» придумали богатенькие чуваки из Индии, которые поняли, что так можно сделать неплохую карьеру в престижных западных университетах, играя на чувстве вины белых либералов.

– Стало быть, вы так помогаете нынешним двадцатилетним, желающим бежать от плодов постмодернизма: политкорректности, гендерных исследований и т.д.?

– Да! И это здорово! Однако у меня есть еще и некая мания величия. Я ощущаю себя чуть ли не Христом: «Окей, Распните меня! Я готов пожертвовать собой! Но дело мое будет жить дальше!» И так далее…

При этом, как ни парадоксально, я не люблю появляться на публике – и поэтому практически перестал преподавать. Самое ужасное для меня – это контакт со студентами. Мне вообще нравятся университеты без студентов. Особенно я терпеть не могу американских студентов – они вечно считают, что ты им что-то должен. Они приходят к тебе… Рабочее время!

– Это так по-европейски…

– Да, в этом отношении я целиком и полностью за Европу – и особенно за немецкую авторитарную традицию. Англия уже испорчена. В Англии студенты тоже считают, что могут тебя запросто перебить и задать вопрос. А я считаю, что это отвратительно. Однако, если опустить эти моменты, то в целом я обожаю США и Канаду. В определенных аспектах они лучше, чем современная Европа. Франция и Германия, например, сейчас находятся на очень низком интеллектуальном уровне – особенно Германия. Там не происходит ничего интересного. В США и Канаде, как это ни удивительно, кипит интеллектуальная жизнь. Взять, например, изучение Гегеля. Сегодня если европейцы хотят понять Гегеля, то едут в Торонто, Чикаго и Питтсбург.

– А что бы подумал о вашей популярности сам Гегель?

– Для него не было бы в этом никакой проблемы. Как-то он даже писал – кажется, в конце «Феноменологии», – что, если вы, как философ, действительно выражаете дух времени, то результатом будет популярность… даже если, в сущности, люди вас не понимают. Люди просто каким-то образом чувствуют это. А вообще-то, это весьма интересный диалектический вопрос: как именно люди это чувствуют?

– Вы убежденный лаканианец. Ощущали ли бы вы некое неудобство, если бы Лакан был жив?

– Конечно! Потому что Лакан-то ведь был таким оппортунистом. Ему бы не понравилось мое направление мысли. Теоретически Лакан был анти-гегельянцем. Я же пытаюсь доказать, что он, даже сам не сознавая того, в действительности как раз являлся гегельянцем.

– А когда вы пишете книги для массовой аудитории, которые, как вы говорите, самому вам не нравятся – каким вы представляете себе вашего читателя?

– Нет, для меня это запрещенный вопрос. Я его никогда себе не задаю. Мне вообще все равно. И я также запрещаю себе анализировать самого себя. Сама идея психоанализа по отношению к себе самому кажется мне отвратительной. В этом отношении я консервативный католик-пессимист. Я считаю, что если глубоко заглянуть в самого себя, то там можно увидеть столько всякого дерьма – лучше уж не смотреть и не знать всего этого. В фильме «Жижек!» я был очень осторожен, и постарался, чтобы все возможные ключи к моей личности оказались ложными.

– А зачем так утруждать себя? Ради прикола?

– Да потому, что все они идиоты! Ненавижу журналистов! И режиссеров! Есть во всем этом нечто неприличное. Конечно, я понимаю, тут вы меня опять поймали – ведь если мне действительно все равно, то зачем тогда мне так утруждать себя и врать? Да, в этом-то и проблема….

Знаете, когда я женился в Аргентине, то чувствовал себя не в своей тарелке. Люди думают, что я потом специально организовал слив фотографий со своей свадьбы. Это не правда!

– Я видела эти фото. Как для человека, считающего, что любовь насильствена и не является необходимостью, вы организовали просто таки грандиозную свадебную церемонию. Ваша супруга, аргентинская модель Аналиа Хани, была в таком длинном белом свадебном платье, а в руках держала букетик. Как традиционно!

– Что да, то да. Но вы ничего больше там не заметили? Если посмотреть на фотографии, видно, что я выгляжу там очень несчастным. У меня даже глаза закрыты. Такое вот психотическое бегство от реальности: «Нет, этого на самом деле не происходит. Я на самом деле не здесь».

Я, конечно же, вставил в свадебную церемонию несколько своих шуток. Например, когда я подходил к супруге, то играли вторую часть 10-й симфонии Шостаковича, более известную у нас под названием «Портрет Сталина». А когда мы обнялись, стали исполнять «Смерть и деву» Шуберта. Мне нравятся такие шутки, словно ребенку. Но сама свадьба – это просто кошмар какой-то.

– Так это вы такую пышную свадьбу для жены устроили?

– Ну да, она ведь мечтала об этом. А если уж речь зашла о браке – знаете, какую книгу я особенно не люблю? «Против любви» Лоры Кипнис. Идея этой книги сводится к тому, что последним бастионом буржуазного порядка является лозунг: «никакого секса без любви!». Это всё ерунда в духе Джудит Батлер: реконструкция, идентичность, бла-бла-бла…. Я утверждаю обратное. В наше время как раз страстная любовь считается уже чуть ли не патологией. Я думаю, в словах: «вот человек, мужчина или женщина, ради которого я готов/а на всё» есть даже некий подрывной смысл. Потому-то я никогда и не был способен на мимолетные отношения – типа, просто переспать. Отношения всегда должны хотя бы предполагать в перспективе вечность.

– Кажется, вы используете Джудит Батлер в качестве антитезиса. Вы ее так часто упоминаете. Очевидно, что она для вас просто удобный оппонент.

– Да, но с ней лично у меня замечательные отношения. Джудит как-то сказала мне: «Славой, ты, наверное, думаешь, что я недалекая женщина». А я ей: «Отнюдь нет – когда кто-либо любит Гегеля так, как ты, то он просто не может быть полным идиотом».

– С какими историческими фигурами вы себя сами ассоциируете?

- С Робеспьером – и немножко с Лениным.

– Серьезно? Не с Троцким?

– В 1918-19 годах Троцкий был даже пожестче Сталина. И мне как раз это в нем и нравится. Но я не могу простить ему то, что он так «испортился» к середине двадцатых. Он тогда был так глуп и высокомерен. Знаете, что он делал? Он приходил на партсобрания с томиком кого-либо из французских классиков, Флобера или Стендаля – что должно было как бы, показывать окружающим: «Идите вы на х…. Я цивилизованный человек!».

– Вы пишите, что мы должны больше размышлять и меньше действовать, а потом идентифицируете себя с Лениным – человеком действий.

– Да, но минуточку! Ленин был классным чуваком, но когда в 1914-м году все пошло не так, как надо, то что он сделал? Он уехал в Швейцарию и стал там читать Гегеля.

Кэти Энгельгардт

Salon

Перевод Дмитрия Колесника

Читайте по теме:

Славой Жижек. Войти в «духовное царство животных»

Славой Жижек. Погружаясь в сердце тьмы

Славой Жижек. Политика Бэтмена