«Почему Маркс был прав»

Маркс и Ленин любили шутки. Они, следовательно, оценили бы эту иронию: с тех пор как начался нынешний финансовый кризис, замечательно подтверждающий их анализ нестабильного и деструктивного капитализма, инспирированное ими движение (которому они еще и невольно дали свои имена) лежит, бессильно умирая. Все капиталистические журналы с 2008-го обязательно размещают статьи с вопросом: «Маркс был прав?» - но пролетарская революция так и не разгорелась в ответ. Конечно, имели место весьма впечатляющие, даже эпохальные вспышки восстаний. Однако ни демократический панарабизм, ни студенческий интернет-автономизм не угрожают капитализму как таковому. Недавно в свет вышли две небольшие книги. Они не исследуют данный феномен - но, при отсутствии самого движения, они оспаривают правильность наших взглядов на коммунизм.

Первая книга принадлежит перу Терри Иглтона - весьма плодовитого ученого, популяризатора и критика английской литературы*. Иглтон признает: в наше время беззастенчивое, безоговорочное спонсирование банков государством и «карательное» сокращение финансирования социальных служб приняло столь гротескные формы, что капитализм ныне напоминает старые советские карикатуры. Иглтон презентует свою книгу как «результат лишь одной, весьма интересной мысли: а что если вся критика Маркса ошибочна?». И для демонстрации этой мысли каждая глава его веселого (иногда даже чересчур) трактата для эрудитов начинается с серии распространенных суждений о Марксе и марксизме - которые Иглтон впоследствии поочередно опровергает.

Одним из достоинств работы Иглтона можно считать то, что он демонстрирует насколько легко поверить в подобные суждения о марксизме. И, следовательно, насколько серьезную опасность они представляют. В данном случае он приводит отнюдь не «соломенные» аргументы (выдвигаемые для того, чтобы впоследствии легко опровергнуть их самому), а серьезные, политические претензии к марксизму. «Марксизм ограничивает свободу человека; он прибегает к насилию и недемократичен; он зациклен на устаревшем понятии о классах; он «тотализирует» и излишне самоуверен относительно исторического детерминизма. Кроме того, политический тест показал, что он привел к величайшей тирании в истории». Иглтон отклоняет все эти претензии с помощью экскурсов в историю, политическую практику и литературную аналогию.

Иглтон соглашается лишь с претензиями к марксовой уверенности в историческом детерминизме. Но при этом отмечает, что немногие марксисты сейчас подписались бы под подобным утверждением. Апеллируя к «Экономико-философским рукописям 1844-го года», Иглтон легко расправляется с обвинениями, утверждающими, что Маркс, якобы, был противником свободы; а его собственная политическая практика и поддержка ультрадемократической Парижской Коммуны делает бессмысленным распространенное неверное суждение о «диктатуре пролетариата». В наиболее острых и интересных местах своей работы Иглтон отмечает, что «рабочий класс» - как в смысле «класса, лишенного собственности и вынужденного продавать свой труд», так и «рабочих на заводах массового производства товаров» - представлен сейчас намного шире и больше, чем во времена Маркса. И этот рабочий класс растет во всем мире. Иглтон вполне обоснованно высмеивает современное клише о «классе», как о некой форме этнической общности (в частности, что касается столь пагубного выражения как «белый рабочий класс»).

Однако в работе Иглтона не освещаются экономические вопросы. Многие из тех, кто спрашивает: «прав ли Маркс?» акцентируют свое внимание на его утверждении, что капитализм по самой своей сущности склонен к кризисам. Иглтон лишь виновато отвечает - «Да». В остальном же автор избегает критики политэкономии, как бы по предварительному соглашению со своим читателем.

Многие из сторонников Маркса склонны сразу же отвергать всяческие претензии, связанные с советским опытом. Иглтон вполне серьезно подходит к данному вопросу. Его аргументы вполне убедительны: коммунизм, как теоретическая школа, приветствующая достижения капитализма даже больше, чем сами капиталисты, предполагала победу в условиях развитой, индустриальной международной экономики. Попытка распространить его в разоренной войной, практически нищей, полуфеодальной царской империи, создала лишь деспотическую пародию на социализм.

Но что можно сказать о политическом лидере, запустившем этот роковой проект? Если неприятие имени Маркса изживает себя, с Лениным все иначе. Ларс Т. Лих издал его краткую биографию («Lenin», изд. Reaktion). Ее вряд ли можно было бы озаглавить «почему Ленин был прав?» - но, тем не менее, она тоже представляет интерес. Лих скромно сосредоточился на некоторых редко упоминаемых исторических и политических аргументах. Его Ленин отнюдь не «светский святой», каким его представляют коммунисты старой школы и сентиментальные троцкисты. Он также и не кровожадный монстр, каким его рисует воображение либералов, анархистов и консерваторов. Лих приводит лишь краткий (словно исповедь) отчет о жизни и деятельности этого человека. Лих отвергает предположение, что ленинская мысль и практические действия были вызваны лишь «заботой о рабочих», автор сосредотачивается на его концепции централизованной партии, стоящей над массами. Ссылаясь на источники, Лих утверждает, что Ленин был неисправимым оптимистом в том, что касалось организации рабочего класса: его основной целью было не столько действие во имя рабочего класса, сколько с помощью образования, агитации, примера, героических действий вдохновить рабочий класс на его дальнейшее развитие. Таким образом, социалистическая революция 1917-го была оправдана не столько телеологией истории, сколько тем (по сути, неоспоримым) фактом, что рабочие Санкт-Петербурга и Москвы просто желали ее совершить. Когда же «героические» (слово, часто используемое Лениным) действия российского рабочего класса не инспирировали возникновение общеевропейской революции, Ленин и большевики, стали «словно мультипликационные герои, которые продолжают бежать по воздуху, когда прибрежный утес уже остался позади».

Мыслитель и политический деятель, изображенный в книге Лиха, несомненно, доктринер - оправдывающий резкие повороты ссылками на марксистскую ортодоксию. Но вместе с тем перед нами и необычайная комбинация романтика и прагматика. Каждый, кто воспринял работы Роберта Сервиса, Дмитрия Волкогонова и других историков, вероятно, задаст ключевой вопрос: «намеренно ли Ленин заменил одну тиранию другой?». Лих не привередлив в этом отношении и с готовностью приводит выдержки из наиболее известных ленинских декретов, защищающие практику публичных казней и террор. Но затем он напоминает нам, что все это имело место в период жесточайшей гражданской войны, в которой каждая сторона прибегала к аналогичным (если не более жестоким) мерам. В данном случае это не оправдание, но напоминание о часто игнорируемом историческом контексте. Лих видит Ленина отнюдь не пребывающим в эйфории «милленаристом», а человеком способным на компромиссы, еще в 1919-м искавшем пути привлечь крестьян-единоличников, человеком, яростно восставшим против новой царско-коммунистической бюрократии. И в 1922-м мы наблюдаем его подлинное кипение: «Ведомства - говно, декреты - говно».

Революционный лидер, в понимании Ленина, обязан был вести рабочий класс к революции. Но, все же, никакая теория не поможет - если отсутствуют необходимые политические и экономические условия. Ленин был уверен, что первая мировая война предоставила реальный шанс уничтожить капитализм. И когда в 1919-м году революция быстро охватила Европу, он посчитал это доказательством своей правоты, почувствовал внутреннее оправдание и даже некоторое успокоение. Затем он понял, что ошибался - и умер глубоко обеспокоенный этим фактом. Замечательная работа Лиха как бы советует нам не особо радоваться, когда мы сами «умны задним числом».  

Оуэн Хезерли

Перевод Дмитрия Колесника

guardian

* Русский перевод вскоре выходит в издательстве «Карьера-пресс».

[контексте] - context