Защита революции – это защита демократии

Предисловие Олега Ясинского: в тропиках день гаснет быстро, и в сумерках едва успеваешь полюбоваться игрой света и тени. Когда несколько лет назад я впервые ступил на кубинскую землю, в Гаване уже стемнело. Cкудные уличные огни, революционные плакаты и горящие вывески частных лавок напомнили мне первые годы перестройки – сомнения, надежды и противоречия, которые нам довелось пережить в тогдашнем Советском Союзе. 

Помня, что кубинская система пережила испытания, которые привели к краху моделей социализма в Европе, и будучи знакомым со многими кубинскими исследованиями причин крушения Союза (думаю, что на Кубе их больше, чем в бывшем СССР, и многие из них точно куда основательнее), я не перестаю думать о рисках, соблазнах, опасностях и чаяниях, что сосуществуют и сталкиваются на Острове, до сих пор задающего миру столько вопросов. Этот Остров отказывается быть карикатурой на прошлый век и остается важнейшим эпицентром борьбы, надежд, побед и поражений новейшей истории.

Наш разговор с кубинским адвокатом и историком Хулио Сесаром Гуанче – результат дружеской договоренности с российскими, украинскими и чилийскими товарищами. В результате многих неформальных бесед о Кубе с создателями независимых левых изданий: украинского журнала «Лива», российского журнала «Скепсис» и чилийского отделения международного национального агентства «Прессенса», мы решили адресовать наши «кубинские» вопросы кому-то, с кем мы совпадаем в нашей обеспокоенности и особенно – в наших ощущениях.

Мы благодарим Хулио Сесара за эту беседу и очень надеемся, что она станет началом обмена опытом и размышлениями и заодно – наши скромным вкладом в солидарность с дорогим кубинским народом.

 – Как известно, период наибольшего развития процесса Кубинской революции во многом обусловлен отношениями с её главным союзником, СССР. Но при этом известно, что всегда существовала определённая независимость от советской модели, по крайней мере, культурная.  

– Советское культурное влияние на Кубе невозможно свести к только социалистическому реализму. Советское кино, литература, музыка, балет, художественное образование, школа перевода обогатили кубинскую культуру. Если игнорировать этот факт огромного позитивного влияния, любой разговор о нашей культуре теряет смысл.

Культурные пересечения и влияния – сложные процессы. Соцреалистические произведения («Волоколамское шоссе», «Повесть о настоящем человеке») повлияли на кубинскую прозу, в частности, на Хесуса Диаса[1], Норберто Фуэнтеса[2], Эдуардо Эраса[3], но их произведения уже не отвечали духу соцреализма. Полемика вокруг здания Национальной школы искусства[4] или споры по поводу фильмов «Кубинская война против демонов»[5] или «Ноябрьский день»[6] – это не просто дебаты «за или против соцреализма»; было множество других факторов. 

Кубинский авангард 60-х – изобразительное искусство, музыка, театр, танец, литература, фотография – доказал свою способность к критическому восприятию действительности. В большей части случаев наше искусство не выражало сомнения в революционной политике – оно отталкивалось от неё, неся в то же время критический заряд. Государственная поддержка социалистического искусства на Кубе, в отличие от других соцстран, давала возможность экспериментов и диалога с западным искусством.

С другой стороны, социалистический реализм не стал на Кубе официальной эстетической доктриной, хотя, конечно, он принёс много вреда. Такие организации, как Международный фестиваль нового латиноамериканского кино в Гаване[7], Дом Америк[8], Кубинский национальный балет, Дом Карибов в Сантьяго-де-Куба[9] можно назвать оплотами сопротивления соцреализму, но при этом нельзя недооценивать масштаб его влияния на судьбу кубинской культуры, ее выразительные средства, жизни её творцов, на формирование публики.

 – Имеет ли какое-то влияние соцреализм сегодня?

– Да, оно есть и выражается, например, в антиинтеллектуальной повестке (причем её корни следует искать не только в сталинизме, но и в явлениях кубинского прошлого), в том, что от искусства требуют дидактического эффекта, в том, насколько затруднена критика интеллектуальных кругов, насколько разобщены университетское и общее образование, интеллектуалы и общество.

При этом уже достаточно давно авангардное искусство, пользующееся поддержкой государства или нет, оказывается мощным инструментом критики проблем кубинского общества; при этом оно не имеет никакого отношения к догмам соцреализма.

С 90-х годов значительно больший масштаб приобрело «восстановление в правах» бывших маргинальных интеллектуалов. А вот интеллектуалы, например такие как Мирта Агирре[10], отличившиеся в своё время самыми изощрёнными толкованиями соцреализма, канули в Лету.

Попытки «реабилитировать» чиновников, связанных с политикой соцреализма, например, Луиса Павона Тамайо[11] и Армандо Кесаду[12], вызвали в 2007 году огромную волну отторжения. Имена идеологов так называемой «серой пятилетки»[13], худшего периода советского влияния на Кубе, ничего не говорят современному кубинцу. Их последователи даже опасаются их цитировать.

С другой стороны, для некоторых культура сводится лишь к самим художникам и писателям. Они рассматривают модернистскую концепцию «просвещённого города»[14] как привилегированную цитадель критического мышления, отстаивают национальный «дух», который «творцы» должны защищать. Сторонникам этих упрощённых теорий очень не хватает понимания общественного значения культуры. Они не понимают связи (или её отсутствия) деятельности интеллектуальных кругов с крайне важными социальными вопросами, с тем, что мы понимаем под настоящей кубинской культурой.

 – Советское влияние сейчас сказывается в политических дискуссиях кубинских левых?

– «Марксизм-ленинизм», как сталинистская концепция марксизма уже давно многих отталкивает. В среде кубинских левых обсуждается критический марксизм, современные направления критического мышления, которые проистекают из марксизма, но им не ограничиваются, а также феминизм, антирасизм, экоактивизм, антиколониализм, левый республиканизм. Самосознание левых на Кубе определяется не только их отношением к государству, но и внутренними разногласиями. Кубинское государство не признаёт и не пытается наладить диалог со значительной частью наших левых.

Со стороны ортодоксов – официальных и неофициальных – существуют попытки дискредитировать часть этих левых, но делать это – значит плыть против течения. У них очень слабая база; чтобы доказать её состоятельность, им приходится ввязываться в «теоретические» дебри сталинистских теорий, включающие «изобличения» «врагов», желающих «реставрации капитализма».

– Как ты оцениваешь влияние сталинизма на кубинское революционное руководство?

– Обойду стороной некоторые темы, которые поднимаются в контексте кубинско-советских отношений: Югославия Тито, Движение неприсоединения, китайско-советский конфликт или геополитику Холодной войны. Из-за ограниченности этого пространства, не буду также пускаться в теоретическую дискуссию о том, что вообще следует понимать под сталинизмом, попробую ответить в общих чертах.

Обратимся к примерам. Блас Рока[15] на протяжении десятилетий возглавлял первую КПК, Коммунистическую партию Кубы (тридцать лет называвшуюся Народно-социалистической партией). Потом он был членом ЦК КПК современной, председателем Национальной ассамблеи народной власти.

До 1959 года партия под руководством Роки пела дифирамбы сталинизму. Рауль Роа Гарсиа[16], до 1959 – беспартийный социалист, был жёстким критиком Сталина. Несмотря на это Роа стал блестящим министром иностранных дел, а потом заместителем председателя Национальной ассамблеи – то есть работал вместе с Рокой.

В 60-е термин «сталинизм» не был в ходу на Кубе, но шла острая полемика между сторонниками советской модели и критиками «реального социализма». То есть нужно было встать на одну из двух сторон, про- или антисталинистскую. Революционные лидеры и видные интеллектуалы – Карлос Рафаэль Родригес[17], Хуан Маринельо[18] – открыто поддерживали СССР, не теряя при этом способности к высочайшему уровню политического и теоретического анализа.

В то же время их соратников – Армандо Харта[19], Альфредо Гевару[20], Рикардо Аларкона[21] – никак не заподозришь в симпатиях к сталинизму. Порой они позволяли себе его открытую критику, особенно Альфредо Гевара.

Среди высшего революционного руководства тоже были различия.

В 1957 году Эрнесто Че Гевара вступил в полемику с Рене Рамосом Латуром[22] – в полемику, демонстрирующую идеологическое разнообразие кубинского повстанческого движения. Латур говорил, что Че находится «с той стороны железного занавеса», имея в виду мир, который вскоре назовет себя странами «реального социализма». В начале 60-х Че Гевара доказывал К. С. Каролу[23] необходимость советских учебников, однако вскоре дистанцировался от политики и идеологии Советского Союза. Че был одним из немногих социалистических лидеров, которые во второй половине XX века упоминали вместе Троцкого и Сталина в одном контексте – он был уверен в необходимости изучать наследие обоих.

– Фигура Фиделя Кастро, думаю, должна занять особое место в твоём рассказе.

– В период революционной борьбы до 1959 года Фидель Кастро был национал-демократом. Он принадлежал к партии «ортодоксов» (Партии кубинского народа)[24]; там было левое крыло, были марксисты, но в целом в партии весьма критически относились к СССР; он читал очень разнообразную литературу… Его позиция означала компромисс между социализмом и демократией, что противоречило политическим установкам Советского Союза.

В 60-е эта позиция выражалась в идее «революции без идеологии», «революции зеленой, как пальмы», в лозунгах вроде «нам нужна свобода с хлебом, нам нужен хлеб без террора». Поддержка Фиделем Кастро советского вторжения в Чехословакию в 1968 году была относительной, её нельзя рассматривать просто как капитуляцию перед СССР. В обмен Фидель Кастро требовал защиты других социалистических проектов – на Кубе, во Вьетнаме – от агрессии США и рассматривал это вторжение как нарушение международного права. 

Дело Падильи[25] в 1971 г. заставило говорить о сталинизме на Кубе. Известное письмо зарубежных интеллектуалов в поддержку Падильи критиковало действия кубинского правительства, характеризуя их как сталинистские.

Вступление Кубы в СЭВ и сближение с СССР внесло свои коррективы. Теперь Фидель более открыто стал брать на вооружение опыт так называемого «реального социализма» – но не сталинизма, которого в своей изначальной форме, впрочем, и не наблюдалось в СССР после 1956 года: что можно называть «десталинизацией», или же «сталинизмом без Сталина».

В «Словаре мыслей Фиделя Кастро»[26] (2008) не встретишь термина «сталинизм». В 2006 году, когда он ещё вёл активную публичную жизнь, Фидель сказал Игнасио Рамоне[27]: «Сталинизма у нас не было. В нашей стране никогда не знали культа личности, злоупотребления властью, личным авторитетом, статусом, и тому подобного». Как-то, говоря о Луле да Силве[28], Фидель критически отозвался о деяниях Сталина.

– А Рауль Кастро? И современное более молодое руководство?

– Взгляды Рауля Кастро не так изучены, как взгляды Фиделя и Че. У него не наблюдается ни критики сталинизма, ни критики СССР. Обычно говорят о его членстве в дореволюционной Коммунистической партии Кубы и постоянном одобрении советской политики. Николай Леонов[29], подружившийся с Раулем ещё в 1953 году, в 2015 написал его биографию, и в ней нет упоминаний о сталинизме как об аспекте отношений с Латинской Америкой в те годы. Согласно Брайану Лателю[30] (2005), Хрущёв утверждал, что Рауль был «нашим человеком в Гаване», а Хэл Клепак[31] (2012) говорит: «Рауль – приверженец кубинской революционной традиции, идущей скорее от Хосе Марти, чем о Маркса, Ленина или Сталина».  

Поколение, идущее на смену «историческому руководству Революции» – например, президент Мигель Диас-Канель[32] – не говорит о сталинизме: оно просто не размышляет публично на эту тему. Создается новая интерпретация истории отношений Кубы и СССР – теперь их рассматривают сквозь призму отношений с Россией. Россия в 2016 году помогла реставрировать купол гаванского Капитолия – весьма символично.

 – Можешь подвести некий итог отношениям Кубы и СССР?

– После 1959 года дискуссии о взгляде на советский опыт, на сталинизм становятся вехами марксистской мысли на Кубе. Можно вспомнить интереснейшие дебаты на философском факультете Гаванского университета о применении советских учебников, или полемику Альфредо Гевары и Бласа Роки по поводу соцреализма в 1960-х.

Есть примеры откровенно антисталинистских изданий того времени: «Понедельник» – приложение к журналу «Революция», книги Вирхилио Пиньеры[33] («Холопы»), Эберто Падильи («Вне игры»). В общем, сталинизм оказал влияние на Кубу, но необходимо помнить об оказанном ему сопротивлении и об авторитете традиционной кубинской культуры, о роли её творцов в этом сопротивлении.

Отношения с СССР обеспечили крайне необходимую поддержку экономики страны, решающий вклад в строительство первого латиноамериканского государства всеобщего благосостояния (по словам Ганса-Юргена Буркарда[34]) – с доступом к социальным правам и благам, культурной инфраструктурой и так далее, и с поддержкой, хоть и не без противоречий, внешней политики революционной Кубы.

Эти отношения повлекли за собой и серьезные проблемы. Мы следовали критериям плановой экономики, но планирование не было демократическим; и трудящиеся не контролировали производственные процессы; производство во многом было неэффективным, ресурсы выбрасывались на ветер; новая бюрократия вторглась в экономические процессы.

В политическом смысле это сотрудничество привело нас к «общенародному государству[35]». Этот термин не использовался на Кубе, но его содержание проявлялось во многом: в ограничении народного контроля и возможности оспаривания решений государственного аппарата, в знаке равенства между понятиями «государство» и «революция», в приклеивании ярлыка «контрреволюционера» к любому, кого государство считало врагом, в отрицании права на существование независимой критики и политической самоорганизации, в запрете на любую оппозицию. Добавим к этому утверждение единственной партии как обладательницы исключительного права на построение социализма.  

В 2019 из Конституции было удалено понятие «марксизм-ленинизм». В Конституции 1976 года именно так определялась государственная идеология, но тогда в системе «народной власти» были и чуждые советскому опыту черты. Хорошо, что советское понятие сталинского происхождения изъяли; это не просто следование нынешней конъюнктуре, но и доказательство того, что советская социалистическая культура на Кубе постоянно сосуществовала с её критикой.   

– Кубинское правительство часто называет независимую прессу в стране «наёмницей империи». Отбросив в сторону примитивные и карикатурные представления о Кубе, нужно признать: существование планов по расшатыванию страны, спонсируемых США в борьбе за «демократию» и «права человека» – факт. Мы также прекрасно знаем о том, какие серьёзные проблемы для демократии создаёт капитализм, и как хорошо работают капиталистические СМИ, распространяя его идеологию. В перестройку мы стали жертвами гигантской манипуляции, кончившейся насаждением дикого капитализма. Как избежать подобной ловушки в процессе улучшения, демократизации кубинского социализма? 

– Этот вопрос многогранен; попробую показать несколько граней.

Официальная политика США берёт за основу идею демократии, которая как бы легитимизирует капитализм как единственное условие её существования. Но ведь демократия – это перераспределение власти, а при капитализме власть сконцентрирована. Так что это вещи несовместимые.

О несовместимости демократии и капитализма говорили не только марксисты, но и представители феминистских, антирасистских, экологических и антиколониальных движений. Патриархат, расовая иерархия, выбросы отходов производства в окружающую среду, структурная динамика воспроизводства капитализма никак не сочетаются с воспроизводством человеческой жизни в условиях свободы и равноправия. В этой логике противоположностью капитализму является даже не какая-то «коллективистская» разновидность социализма, а демократия как таковая. 

К примеру, если бы в глобальных капиталистических производственных цепочках начали уважать все признанные в мире политические, социальные, трудовые, экологические права работников, произошёл бы экономический коллапс гигантских масштабов.

Подобная «неэффективность» капиталистической системы, которую может вызвать открывшийся доступ к правам, заставляет капиталистов отвергать демократию, понимаемую даже в самых обтекаемых терминах, например, как «право иметь права». «Послужной список» американского правительства показывает, какой тип «демократии» защищают США с помощью вмешательства в построение новых социальных моделей в мире, в частности – в Латинской Америке: в Гватемале Арбенса[36], Никарагуа в период первого сандинистского правительства[37], в Чили Альенде[38].

В федеральных фондах Штатов не лгут, когда говорят, что защищают демократию – но они просто защищают определённую её разновидность. И если не рассматривать демократию только как средство защиты капиталистического способа производства, у нас появится серьезный фундамент для критики деятельности этих фондов.

Самоопределение сообщества граждан – вот цель сторонников демократической республики. Признавать возможность этого самоопределения и одновременно произвольно вмешиваться в дела другого государства (конкретно в кубинском случае это государство – США) – нелепо.

Этот же аргумент распространяется и на блокаду Острова со стороны США, противоречащую кубинскому требованию независимости. На мой взгляд, можно выбирать между поддержкой блокады и защитой свободы, но нельзя быть на стороне и того, и другого одновременно. Свобода как минимум не сочетается с вмешательством в дела страны извне. Национальная независимость несовместима с любой политикой одностороннего вмешательства со стороны третьих стран. При столкновении с империализмом независимая нация должна занять твёрдую позицию как по внешней, так и по внутренней политике.

 – Тем не менее встречается апологетика тех самых федеральных фондов – дескать, их деятельность способствует борьбе с «незаконной кубинской системой». Что ты думаешь об этом?

– Одно дело – поставить очень суровый диагноз кубинской системе, совсем другое – бороться с ней не разбирая средств. То, что все пути приводят в Рим, это метафора, а не императив политической этики. Речь здесь идет о минимальных обязательствах перед демократической и республиканской культурой.

Необходимость уважать суверенитет – вещь сама собой разумеющаяся и не зависящая от обстоятельств. Это не может зависеть от поведения других, отвечает личной политической независимости и пониманию того, что люди всегда цель, а не средство.

Политика же «смены режима» или политика блокады/эмбарго[39] как раз рассматривает людей – в нашем случае кубинцев – как средство для достижения целей политиков.

Говоря проще: если ваш противник творит зло, вы не исправите положения, отвечая ему тем же. Для демократической культуры легитимность цели зависит от легитимности средств ее достижения. Марти[40] как раз защищал борьбу «республиканскими методами», предвосхищая развитие будущей кубинской республики. Да, действительно, негосударственным СМИ на Кубе нелегко, но это не значит, что финансирование таких СМИ из федеральных фондов Соединённых Штатов – вещь правильная.      

– Какие проблемы ты видишь именно с кубинской стороны?

– Кубинская политическая система борется с существованием широкого и очень разнообразного спектра негосударственных СМИ, путает партийные СМИ с «общественными», очень сильно контролирует распространение общественной информации и наказывает за публичные критические высказывания различными способами – от личного давления до полицейских репрессий.

Кубинская конституция 2019 года[41] регулирует только «свободу прессы», не уточняя прав на свободное распространение информации в рамках государственных институтов. Она более прогрессивна по сравнению с Конституцией 1976 года. Действующая статья 55 говорит о том, что «основные средства массовой информации в любых проявлениях и на любых началах являются социалистической собственностью всего народа или политических, общественных и массовых организаций; эти СМИ не могут относиться ни к какому другому типу собственности».

Поэтому в ней разрешено существование неосновных СМИ, например, собственности кооперативной, или даже малых и средних частных предприятий прессы. То же самое происходит сейчас с экономикой – стратегически не менее важной сферой, – в которой регулируется исключительная государственная собственность на основные средства производства, а всё остальное открыто для других возможностей.

Тем не менее, эти возможности для развития национальной политики средств массовой информации далеки сегодня от практики. «Социалистической» политикой называется объявление партийных СМИ легитимными и продвижение только тех негосударственных СМИ, которые способны полностью копировать партийные.

Необходимо однозначно исключить возможность федерального финансирования «продемократических» программ США на Кубе. И вместе с этим следует избавиться от официальной риторики в адрес почти всех кубинских негосударственных СМИ; я говорю об объявлении их «наймитами империи». Ещё надо придать огласке препятствия, чинимые кубинской журналистике, причем не только частной, но и принадлежащей общественным организациям.

Право на свободное распространение информации неизбежно затрагивает тему государственной безопасности страны, но при этом невозможно сводить этот вопрос только к этой теме и, пользуясь этим, отрицать само это право.

 – Есть одна известная фраза, которой часто любили манипулировать нами в годы перестройки. Это знаменитые слова британской писательницы Эвелин Холл, хотя иногда их приписывают Вольтеру: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать». Теперь на постсоветском пространстве капитализм, и мы все убедились в том, что никто не собирался умирать за наше право говорить неудобные власти вещи. Как избежать этой манипуляции?

– С правовой точки зрения нужно обязательно создавать материальные условия для свободы самовыражения (свободы создания и поддержки СМИ), предоставлять гарантии и права на свободное распространение информации, защищать плюрализм коммуникационных систем как общественное благо и гражданское право, разделять государственные, партийные, правительственные, поощрять по-настоящему народные СМИ, не допускать монополизации в этой сфере независимо от типа собственности; продвигать кодексы профессиональной этики для целой сферы и устанавливать такую её структуру, которая будет отличаться прозрачностью, проверяемостью информации, публичным доступом к данным по их финансовым счетам и законными возможностями для их финансирования.

Я понимаю, что на это можно ответить: «Да, возможно, но ничего этого нет. Что можно сделать здесь и сейчас, кроме составления списка желаний?» И ещё: «Разве уже не были опробованы законные механизмы финансирования, например, краудфандинг, и разве их всё равно не прижимали?».

Столкнувшись с ситуацией, из которой, кажется, нет быстрого выхода, нужно, во-первых, честно оценить масштаб ущерба, который приносит эта ситуация с дефицитом права кубинских граждан на выражение мнения и на доступ к информации; во-вторых, подключить наше политическое воображение, с помощью которого можно найти пути реализации этих прав.

Дело в том, что сведение ситуации к обсуждению «вражеского спонсирования», без учёта уже перечисленных факторов, искажает анализ проблемы. Ведь в таком случае игнорируется возможность использования бюджета Кубы и обретения законных возможностей финансовой поддержки, будь то проекты самого государства, проекты международного сотрудничества, гражданские инициативы, в том числе подписка самих читателей. Это помогло бы помочь развитию всего разнообразия наших СМИ.

В нашем отнюдь не мирном политическом контексте не все упомянутые мной возможности можно назвать «нейтральными». Некоторые из них могут легко быть кем-то использованы. Но делать что-то необходимо. Обязанность Республики – обеспечить и распределить равноправие голосов, уделяя особое внимание самым «слабым» из них (тем, у кого меньше власти и доступа к СМИ). 

Право на самовыражение и на доступ к информации должно стоять в центре любой политической программы, которую всерьёз называют социалистической. Если Республика хочет, чтобы общее благо стало коллективным плодом совместного усилия ее граждан, ей нужно установить свои правила игры, свою политику, не допускающие узурпации прав одними за счет других.  

– Каков контекст и каковы основные проблемы сегодняшнего кубинского общества, столкнувшегося со сложнейшей внутренней и международной обстановкой, явно не способствующей быстрому появлению простых решений?

Начнём с того, что Куба сейчас переживает период различных реформ. Экономические перемены самые очевидные, но идут и политические преобразования.

В Конституции 2019 года определяется путь политической реформы – путь юридический и проблемный. В его пользу говорят долгие дебаты, на которых была одобрена реформа – и в то же время были введены ограничительные новые нормы, например, Декрет 370[42], а также было отложено принятие некоторых важных решений, например, нормативы по защите конституционных прав и новый Семейный кодекс[43].

Экономическая реформа тоже находится в стадии разработки и уточнения ее законодательной базы. Её долго планировали и согласовывали во множестве официальных документов, но этот процесс был отмечен задержками, неудачными решениями и рядом проблем, связанных с решением таких важных проблем, как бедность и неравенство. 

Неоспоримость идущих на Кубе реформ развенчивает тезис о кубинской «инертности», но вместе с этим порождает сильную неуверенность и множество вопросов, связанных с характером общественной, семейной и личной жизни в стране.

«Кубинский режим» с точки зрения организации его институтов – это куда более разнообразная политическая система, чем обычно представляется. Начнём с того, что кубинское государство располагает административным аппаратом, правительственными структурами, системами управления предпринимательской деятельностью, органами безопасности и полицейских служб, организованными по территориальному принципу, именуемыми обычно «революционной властью», но на практике отличающимися друг от друга по способам действия, степени интеграции в общество и профессиональной культуре их представителей.

Незнание этих различий порождает искаженное представления о кубинском государстве, препятствующее пониманию того, как в действительности работает его политика, и уровня существующих внутри него консенсусов и разногласий. Добавим сюда ещё существование Компартии – единственной партии; согласно Конституции, КПК стоит «выше» государства, – и наличие ряда общественных организаций и институтов.

Поэтому я думаю, что рассматривать кубинский госаппарат как некую монолитную группу, будь то союз «революционеров, жертвующих собой ради народа» или «шайка коррупционеров» – не лучший способ понять, что происходит на самом деле; в системе есть и те, и другие.

Современное кубинское общество само по себе очень разнородно, и совершенно гомогенной государственной системы у нас тоже нет. Нужно понимать одну конкретную вещь: критика определённой политики, критика какого-то института никоим образом не означает кризиса легитимности государства для общества в других сферах.

В этом случае, такая ситуация ничем не отличается от происходящего в других политических системах, где выстраиваются «зоны легитимности», придающие модели стабильность, несмотря на неизбежные противоречия в ряде сфер.

 – Что изменилось на Кубе в последние десятилетия в плане культуры?

– Разнообразие ценностных ориентиров кубинского общества – в их связи с традиционными политическими и религиозными сферами социальной активности – выглядит сегодня пёстрым, смешанным и противоречивым пространством требований, отражающих самые различные перспективы (классовую, гендерную, расовую, религиозную, идеологическую), с очень разными политическими направлениями.

В любой системе убеждений и интересов происходит поиск путей самовыражения. За исключением сферы религиозной, действительно обладающей многими возможностями для самореализации; в других политических, общественных и культурных областях их куда меньше, и эта скудность каналов связи и репрезентации можно рассматривать как несправедливость, в смысле ограниченности возможностей самовыражения.

В нынешней ситуации на Кубе соединяются три явления: реполитизация политического, политизация социального и социализация политического.  

Что имеется в виду? 1) Есть специфические политические требования, выходящие далеко за пределы возможностей их репрезентации, определённые государственной политической системой; 2) некоторые «социальные» вопросы (расовый и гендерных, вопросы неравенства) требуют озвучивания в политической сфере, при этом собственных инструментов для этого у них очень мало; 3) в кубинском гражданском обществе есть множество путей и ресурсов для политической работы, но это невозможно реализовать в существующем тандеме «государство – гражданское общество», официально самоопределившегося как «революционный».

Если говорить о возможностях для озвучивания и исполнения общественных требований, существует разрыв между официальной позицией по этому поводу, взглядами самого общества и мнениями лучших международных источников. Отношение ко всем критикам как к врагам, сужение вследствие этого круга тех, с кем можно вести диалог — всё это ограничивает политические возможности: «враги» множатся, возникают новые конфликты, растёт недовольство.

 – Как, по-твоему, будут развиваться события после 26-27 ноября?

– Я думаю, что вследствие ряда причин – действия полицейских, внутренние противоречия, личные аспекты, – и Движение Сан-Исидро, и 27 Ноября ждут изменения[44].

Это не будет означать окончания того, что началось в ноябре. На самом деле, возможно, новые гражданские инициативы – как уже действующие, так и планирующиеся, будут чётче разграничивать области требований, и различия между главными действующими лицами ноября прошлого года станут более заметными.

Возможно также, что таких событий станет больше[45]. Дело в сложной ситуации в стране, сочетающей экономический кризис, особенности нынешних реформ, пандемию, накопленные санкции администрации Трампа, необходимость времени для налаживания отношений с Байденом, список проблем не решенных, как до, так и после ноябрьских событий.

С текущей официальной стратегией, похоже, нельзя предугадать политические последствия, к которым может привести подобный сценарий.

 – Как кубинские левые реагируют на эти события?

– Многие настаивают на необходимости провести демаркационную линию с требованиями Движения Сан-Исидро. В то же время некоторые левые настаивают на некоторых из требований MSI (таких, как свобода самовыражения и творчества), и принципы, которые в силу своей универсальности, должны быть защищены, как таковые.

Имеются в виду сами собой разумеющиеся принципы, которые стоит защищать даже когда чья-то вина доказана, как в случае с правом на личную неприкосновенность и надлежащую правовую процедуру. Это нашего долг, заключающийся как в отношении к Праву как языку правосудия, так и к защите человеческого достоинства любого из граждан.

– Как думаешь, как нужно относиться к разногласиям и инакомыслию на Кубе сегодня?

– Думаю, что нужна другая призма анализа. Понятно, что среди прав, за которые борется оппозиция, нет и не может быть права нарушать конституционные рамки. Но, в свою очередь, существование этих рамок обязывает государство тоже соблюдать собственные законы, регламентирующие его отношения с собственными гражданами.  

Спустя более двадцати лет работы по над созданием институционального режима и ещё сорока предыдущих лет работы по его развитию, Революция, можно сказать, вписана в государство благодаря Конституции.

И если Революция, как в этом случае, вписана в конституционный режим, она должна превратиться в права, обязательства и политические шаги, которые могут осуществляться на практике и осуществление которых может быть потребовано. Если этот посыл жив, государство должно политически проводить его на практике, как часть собственного проекта.

И нельзя оправдывать революцией невыполнение государством его обязательств и утверждать законность подобного, не подкрепляя всё это обеспечением гражданских прав населения. В противном случае либо нарушается институциональный порядок, либо подрываются те права, которыми и обязаны своим существованием государство и революция.

В этом свете нужно проанализировать реакцию государства на ноябрьские события и пространство выражения критических мнений на Кубе. То есть, по-настоящему обратить внимание на ситуацию с плюрализмом и различиями мнений, на характер сопротивления тому, что кажется несправедливым, на законные возможности выражать несогласие и на право реально участвовать в общественной жизни.

– США продолжают политику вмешательства. Что можно сказать о реакции на неё?

– Агрессия против Кубы, её государства и ее общества реальна. Попытка не признавать её или недооценивать её масштаб толкает к ложным интерпретациям. Крайне абсурдно не признавать, что с 1959 года экономические, общественные и политические инициативы в стране находятся под этим давлением. Поэтому несправедливо сваливать все кубинские проблемы лишь на деятельность государства.

Колоссальное неравенство между североамериканской и кубинской системами вызывает огромное неравновесие власти и перспектив, гигантское неравновесие в последствиях для отношений между двумя правительствами, влияющим на их народы. США проглотили поражение на Плайя-Хирон[46] (1961 г.) и продолжили свою политику. При этом поражение Кубы от Соединенных Штатов – случись таковое, причем не только в военной, но и в политической сфере, имело бы для всего кубинского народа куда большие последствия. Поэтому идея «захлопывания калитки» заранее и перед малейшим фактором, который может поспособствовать этому краху, имеет очевидный смысл.

Перед малейшей возможностью подобной угрозы, не только политическая система, но и широчайшие слои кубинского общества в целом, имеют достаточно причин чтобы «окапываться» во избежание риска «потерять всё». С другой стороны, понятие «осажденной крепости» оправдывает шаги, препятствующие внутренним законным демократическим требованиям. Независимо от внутреннего и внешнего восприятия этих тем очевидно, что Соединённые Штаты проводят массированную интервенционистскую политику в отношение Кубы, предполагающую политическую дестабилизацию и навязывание своего влияния с конечной целью «смену режима».

Эти цели вписаны в характер американской системы, её политических установок, в геополитические приоритеты, связанной с необходимостью контроля за ресурсами. Они мало меняются со сменой администраций. Преемственность этой политики способствует ужесточению внутренней кубинской политической системы и поддерживает сценарий, который всегда определялся как «сложный».

Но изменения тоже очень важны. Избрание Джо Байдена привнесет много элементов позитивных для Кубы. Приоритетом Кубы в отношение этой администрации должно стать возвращение к процессу нормализации отношений, и если не на снятие, то хотя бы на ослабление блокады, вместо массового воспроизведения внутренних врагов, чем все время заняты некоторые кубинские должностные лица.

Возможность изменения ситуации, таким образом, зависят не только от представителей кубинского государства, но и от американской политики, претендующей участвовать во внутренней жизни Кубы. Известно, что за шестьдесят лет политика такого «участия» не принесла на Остров никакой «демократии». Поэтому утверждение о том, что демократические потребности кубинцев – дело самих кубинцев, вовсе не лозунг.

– Как ты смотришь в этом контексте на отношения между революцией и контрреволюцией?

– Известное противопоставление «революция – контрреволюция», на мой взгляд, нужно рассматривать в контексте культуры, актуализирующей оба понятия согласно сегодняшним реалиям кубинского общества, а не привязывая их слепо к позиции по отношению к государству, поскольку оно не имеет монополии на революционные ценности.

Приведу пример. Государственная политика в области медицинских исследований, благодаря которым было получено четыре вакцины-кандидата против COVID-19[47] – яркий пример выполнения кубинским государством революционного долга по поддержке фундаментальной науки и очевидный приоритет в сторону защиты здоровья и человеческой жизни перед логикой рынка. Поддержка этого или даже всех государственных решений – это не синоним революционности, как и критика или несогласие государственных решений – не синоним контрреволюционности. Утверждать, что революционный импульс возможен только в сфере государственного управления, было бы тем, что Грамши критически называл «обожествлением государства». Участие в политике – это право. Власть держится на народе, а не на государстве.

 – Ты писал, что подход «друг-враг» противоречит демократическим нуждам кубинской политики. Не мог бы ты осветить эту тему подробнее?

– Проблематика «врага» останется важной темой. Задача состоит в том, чтобы не давать понятию «враг» определять логику всей кубинской политики.

В подходе «друг-враг», когда под политикой понимается исключительно война, не может быть демократических решений. При таком подходе всё рассматривается сквозь призму войны: независимость, разрешение конфликтов, воля и аргументация власти, гражданская этика, структура общественной и политической жизни. Это совершенно антиплюралистический подход.

 – Каковы могут быть демократические решения?

– Демократические решения определяются отношениями между гражданами и государством. Социалистические решения возможны путем реального народного участия в конфигурации власти. Вот точка пересечения демократии и социализма. Возможности этих решений нельзя привязывать только к отмежеванию от «врагов»; они определяются динамикой отношений между гражданами, народным самовыражением и государством в стремлении к политическому и социальному равенству для всего общества[48].

Защита кубинской революции и социализма должна стать защитой демократии. Это довольно амбициозная программа в сегодняшней мировой ситуации, в разгаре агрессивного давления на Кубу со стороны США, в реалиях глобальной капиталистической системы, контролируемой в интересах элит, но стремиться к меньшему – значит заранее признать наше поражение.

Недостаточно просто заявить: «Революция реальна – посмотрите, вот чего мы достигли». Крайне важно определить, как именно мы «достигли» всего этого, с какими стремлениями, с какой моралью, с какими поражениями, с какими достоинствами, с какими победами, каково значение имеет все это для нынешних участников этого процесса, что в нашей ситуации понимается под народом и какими возможностями для требования и обеспечения свободы и справедливости обладает сегодня кубинское общество. 

Беседовал Олег Ясинский

oncubanews.com

Перевод Анастасии Шаровой под редакцией Олега Ясинского