Тайна «популизма» раскрыта

Нет ничего нового в том, что уже устоявшиеся термины без оговорок употребляются в новом смысле – и это вводит нас в заблуждение. Такое случается каждый день. Неудивительно, что неспособные объяснить новое явление люди, вместо попыток теоретически осмыслить и описать то, с чем они столкнулись, дают ему новое звучное имя. Именно это происходит с понятиями «популизм», «правый популизм», и даже «левый популизм» – эти понятия используют для того, чтобы описать старые, как мир, и, в то же время, удивительно новые феномены. До такой степени, что слово «популизм» стал синонимом выражения: «Я ничего в этом не понимаю, но меня попросили об этом поговорить».

О чем говорит пример Венгрии

Рассмотрим пример Венгрии. Премьер-министра Виктора Орбана называют «правым популистом». Но чем же он занимается на самом деле?

После некоторых нерешительных, но скандальных околототалитарных экспериментов с массовой мобилизацией под правыми лозунгами, которые он все же разумно прекратил, Орбан и его окружение изобрели законный способ контролировать государственные активы для обогащения друзей и сторонников правящей семьи – избегая при этом открытой коррупции. Посторонние не подкупают руководство и не крадут: компании, земли, прибыльные предприятия, рента и особенно деньги из европейских фондов попросту передаются придворным лакеям и их подставным фирмам. Функции управления государством осуществляют союзники лидера (хотя он их по-прежнему контролирует), частные компании сначала национализируют, а затем снова приватизируют те же союзники власти. Тендеры национального и регионального масштаба неизменно выигрывают те же люди и те же компании, которые поддерживают власть или подчиняются Орбану.

Государственные банки предлагают этим компаниям кредиты с целью покупки независимых прежде средств массовой информации. Все государственные учреждения рассматриваются как личная собственность Орбана. Каждое должностное или ответственное лицо – от директоров начальных школ до начальников сельских почтовых отделений, руководителей университетов и офицеров полиции, – должно принадлежать к правительственной правой элите.

Офис премьера переезжает в бывший королевский дворец, а Национальную галерею и Национальную библиотеку изгоняют из этого здания, чтобы освободить место для Орбана и его личной администрации – которая все больше отделяется от правительства (местные региональные власти почти потеряли свое значение). Государственные учреждения, такие как Министерство национального наследия, попадают под контроль сомнительных частных групп, у которых есть в этом свой финансовый и профессиональный интерес.

Как во времена наследственной монархии, собственность престола четко не отделяются от личной собственности главы государства – верховная власть деспотично использует ее по собственному усмотрению. Феодальные вассалы организованы в этой системе в строго оговоренном порядке, образуя «корпорацию» в старом, историческом смысле этого слова. Она вытесняет официальное государство, оказывая свое влияние на конституционные нормы и законы последнего.

Да, это гениальная форма «старой-новой» гибкой и бескровной диктатуры. Но почему же следует считать это «популизмом»?

Этническая демагогия

Этническая демагогия не является сама по себе популистской. Она практикуется, и практиковалась в прошлом различными элитами, которые яростно и жестоко сопротивлялись низшим классам –  например, военными диктатурами.  Регулярные уступки массам в форме повышения заработной платы, подачек и налоговых реформ – это тоже хорошо известные нам из истории приемы, но никто не называет популистами Отто фон Бисмарка или императоров Вильгельма Первого и Вильгельма Второго. И есть ли какой-то режим, который не обвинял бы Чужого в том, что случилось со страной, в которой он сам господствовует?

Или посмотрите на Дональда Трампа – этого архипопулиста нашего времени. Нет никаких сомнений в том, что он представляет угрозу. Но «популист» ли он на самом-то деле?

Трамп предлагает облегчить проблему безработицы строительством мостов и дорог. Но так было и с пирамидами – а были ли «популистами» фараоны? Взимание репрессивных налогов с иностранцев – это древний обычай. Были ли «популистами» венецианские дожи, голландские штатгальтеры или герцоги Бургундии, которые использовали эту практику?

В 1935 году Карл Маннгейм в своей работе «Человек и общество в эпоху реконструкции» установил, что в экономической политике существуют циклические ритмы – от периодов свободной торговли к периодам протекционизма (подобную логику также описал Карл Поланьи в своей теории «двойного движения», изложенной в работе «Великая трансформация»). Обострение конкуренции ведет к снижению цен, что вынуждает работодателей сокращать реальную заработную плату, продлевать рабочее время и обеспечивать более строгую трудовую дисциплину – вместе с репрессивным трудовым законодательством – а, в первую очередь, экономить средства путем разработки технологий и сокращения численности рабочей силы. Массовая безработица пагубно сказывается на конкурентном спросе.  И руководители капиталистических государств рано или поздно должны будут принять меры для ограничения конкуренции – чтобы предотвратить кризис.

Протекционизм ограничивает конкуренцию в двух отношениях. Во-первых, он смягчает конкуренцию между капиталистами, исключая некоторых, в основном «иностранных» конкурентов, и заставляя государство – то есть, налогоплательщиков, – брать на себя бремя некоторых функций, за которые больше не может отвечать рынок. Во-вторых, он сокращает конкуренцию между работниками.

Конкуренция между рабочими особенно опасна для стабильности буржуазного государства. В прошлом, в случае безработицы сильное рабочее движение требовало от государства национализировать, реструктурировать, регулировать экономику, выплачивать пособие по безработице, а также расширять системы государственной помощи. Кроме того, от государства требовали инвестировать в новые проекты (например, железные дороги, шоссе, социальное жилье), которые создадут дополнительные рабочие места, повысить допустимый трудовой возраст, снизить пенсионный возраст – а также, пойти на другие дорогостоящие решения. Другой метод, который постоянно восхвалял  господствующий класс – это война или колониальное завоевание – то, что создавало новый спрос и уменьшало избыточное население. Однако и то, и другое считалось дестабилизирующими и варварскими методами.

Соединение этих двух элементов заключалось в создании различных систем социального обеспечения, которые по разным причинам исключали реципиентов социальной помощи государства. А некоторые из них становились объектами ненависти. Благосостояние только для трудолюбивых (читай – белых), но не для «паразитов» и людей, живущих исключительно на пособия (читай – цветных, иностранцев и женщин, таких как эти страшные «матери-одиночки», которыми запугивали в 1980-е и 1990-е годы) зачастую успешно заменяет политику классовой борьбы этническими распрями, межклассовыми, расовыми гендерными союзами и коалициями (для белых мужчин).

Современная вариация этой темы была разыграна в кампаниях Трампа, где забытый, отсталый белый рабочий класс играл символическую роль в привычной консервативной кампании против политики социального вспомоществования, которая включала в себя клевету на «черных преступников». Что здесь было нового – так это сочетание направленной против социального вспомоществования политики с протекционизмом для бизнеса и общественными работами, которые, согласно обещаниям Трампа, должны увеличить занятость. Обычно протекционизм шел рука об руку с социальным вспомоществованием (даже его фашистская версия с этническими и националистическими ограничениями; однако это не относится ко всему фашизму; Муссолини был сторонником свободной торговли и бюджетного балансирования), но теперь это не так. В наше время атака на мигрантов обобщает черты этой новой реакционной политики.

Иммигранты

«Торговые войны», – скажем, с Китаем – и откровенная вражда к Европейскому Союзу – как к «чужаку» – теперь сопряжены с борьбой против конкурирующей группы рабочих – иммигрантов. Ожидается, что, защищая  рабочих своей страны от иностранной конкуренции на рынке труда, и ограждая отечественный капитал от конкуренции на мировом рынке (хотя последнее вряд ли возможно), Трамп сможет создать межклассовую коалицию имущих и неимущих, образованную на этнической и культурной основе. А эта коалиция обеспечит победу на выборах, но не заставит трудолюбивого «маленького» человека переживать, когда тот заметит, что его надули.

Конечно, остаются опасения, что режим Трампа и подобные ему правительства могут скатиться в фашизм. Но то, что мы видим сейчас – это скорее хаос, чем наступление; хотя в нем присутствует грубая враждебность сумасшедших, которые собираются в подобных ситуациях около подобного рода правительств.

Едва ли популист

Опять же, отметим – в действиях Трампа нет ничего по-настоящему нового. Протекционизм, изоляционизм и национализм довольно долго были чертами американской политики. Но в ней никогда не было такого, чтобы обездоленным не предлагали ничего существенного – ведь именно это и является сутью любой популистской политики. А вот в «популистской» Венгрии нет пособия по безработице, и нет пособий вообще.

Но популизм без большой порции эгалитаризма – это глупость. Популизм естественным образом всегда являлся антиэлитизмом. В XIX веке, когда он только зарождался, он был направлен против королевских судов, земельной аристократии, и ее группировок, против папства и высшего духовенства, высшего офицерского корпуса (профессиональной армии и флота в целом), против членов джентльменских клубов с ограниченным доступом, высших эшелонов колониальной  власти, банков и банкиров. Префашистская и фашистская пропаганда добавила к ним скрытые «оккультные» элиты – масонов, «сионских старцев», и опять же, Ватикан – в качестве «настоящих» владык Вселенной (даже глупым мифам об иллюминатах около двухсот лет – и они уже тогда были идиотскими).

Но было бы совершенно беспрецедентным, если бы отличительным признаком элит был их эгалитаризм – то есть, их идеологическая и политическая близость к обездоленным. Фальшивый антиэлитизм сегодняшнего дня (и это может быть источником поразительного словоблудия о «популизме», которого явно нет) направлен на эгалитаристов – особенно на тот странный тип, который мы могли бы назвать «либеральными эгалитаристами», некоторые из которых являются самыми обыкновенными социал-демократами.

Это стало возможным благодаря тому, что «либеральные эгалитаристы» имеют склонность к рассуждениям о защите прав человека – особенно меньшинств, которые в крайней степени страдают капиталистического неравенства и политики государственного подавления. В частности, речь идет о расовых, гендерных меньшинствах, представителей угнетенных народов и других людях, которые стали жертвами тиранического правления в различных странах. Даже говоря о тех, кто проиграл классовую борьбу, эгалитаристы акцентируют внимание на безработных и незащищенных – не говоря уже об их оценках различных систем социальной помощи. Они представляют не просто бедных, но и других докучливых, сумасшедших, отчаявшихся и обозленных людей –даже тех, кто не говорит по-английски. Они выступают за профсоюзы и справедливую оплату труда – но это не то, что нравится неоконсерваторам – и глобалистам – сторонникам свободной торговли, и протекционистам-изоляционистам. В особенности, для них неприемлемо распространение эгалитарной культуры – нравов, манеры речи, убеждений, солидарности, сочувствия и т. д.

Политическая корректность

Вот почему так называемую политическую корректность ненавидят даже в странах Восточной Европы и Южной Азии, где ее никогда не использовали. Правые чувствуют, что конец политической корректности развязывает им руки. Таким образом, наш мир освобождается от лицемерия и навязанной ему «неестественности» – в конце концов, презрение к женщинам, геям, цветным, иностранцам, людям с плохим здоровьем естественно, – так они говорят. Поэтому эгалитарная реформа грамматики и словоупотребления  эвфемистична. Она дает утопические имена реальным вещам, которые «мы» (реальные люди) знаем, и которыми «мы» восхищаемся.

Нельзя говорит о «партнерах», пока мы знаем, что мужчина – хозяин, а жена ему подчиняется. Признание этого неравенства опять-таки представляется как что-то неприемлемое и неестественное. Кроме этого, использование «эвфемизмов» вместо изменения социальных реалий является признаком слабости – а это достойно презрения, как и проявление всякой слабости. Изучение социальных, культурных и политических составляющих гендерных норм – а правые притворяются, что именно это и подразумевается – называется отказом от принятия различия полов. Это еще один признак того, что современные реакционеры называют «природой», –  то есть заранее установленных отношений власти. Иерархия и культ силу присущи царству животных, а женское подчинение – это жизненный факт среди позвоночных.

Помимо «социальных дарвинистов» и евгенических идеологий между расами и гендерами (простите, «полами») играет свою роль и традиционализм. Юлиус Эвола – источник вдохновения не только для Стива Бэннона, стратегического советника Трампа, но и для венгерской партии «Йоббик», верующей в метафизическое призвание разных каст или «орденов» – святая святых традиционализма. Равенство значит для них только смешение каст, где каждый становится чандалой – то есть, человеком без касты, без варны. Иными словами неприкасаемым – неприятный синоним для любого левого.

Еще один советник Трампа – мой венгерский соотечественник Себастьян Горка – гордо носит имя «витязя», представителя новой знати, созданной и одаренной бывшим регентом, имперским и королевским адмиралом Миклошем Хорти, который правил Венгрией в 1920–1944 годах (члены созданного Хорти «Ордена Витязя» получали от государства дворянские титулы и земли – прим.ред.). Теперь это клуб сумасшедших крайне правых, которые дарят друг другу аристократические титулы, свято веря в иерархию, голубую кровь и арийское братство.

Протекционизм, автаркия, теории заговора, фальшивый аристократизм, презрение к другим расам, белое превосходство, женоненавистничество, ненависть к науке, изобретение воображаемых врагов – все это с большой натяжкой имеет отношение к популизму.

Если уж говорить о воображаемых врагах – употребляемый в США термин «культурные марксисты», который тесно связан с «культурболшевизмом» Геббельса, отражает идеи представителей восточноевропейских радикальных правых, с их специфической ненавистью к Франкфуртской школе и ее достаточно ослабевшим течениям. Дело идет к тому, что читатели Breitbart, обвиняют Адорно в том, что рок-музыка отравляет людей на западе. Для Адорно же пошлостью была даже музыка Игоря Стравинского – он презирал джаз, и я даже не предполагаю, что он когда-либо слышал рок-музыку. Тем не менее, левого Адорно обвиняют в том, что он был любителем музыки низшего класса (хотя все было не так), а правые популисты считают музыку опиумом (для) народа.

Было бы очень интересно узнать, почему люди используют термин «популизм», характеризуя этим прорыв старомодных, традиционных правых – и еще интереснее узнать, почему некоторые из них той же кистью переносят этот термин на левых. Как говорит хорошая и неизменно правдивая французская поговорка: кто говорит, что нет разницы между левыми и правыми, тот правый. «Ни правых, ни левых» – это фашистский лозунг; нацисты объявили, что они расстреляли коммунистов и консерваторов. Опять же – чего здесь нового?.

Что происходит?

Тот факт, что левые идут на трусливые компромиссы, тоже не является новостью. Да, вы слышите о таких людях, как Джереми Корбин или Сара Вагенкнехт (главный кандидат в президенты от Die Linke на предстоящих выборах, бывший секретарь Коммунистической Платформы, которая до сих пор официально находится под надзором спецслужб), о канцлере-социалисте Австрии Кристиане Керне или бывших французских левых лидерах, которые сейчас выступают с речами против иммигрантов. Но это предательство, а не «популизм».

Настоящие популисты, возможно, произносили идиотские вещи – но от имени большинства, profanum vulgus, многочисленного и грязного. Ничто не может быть более буржуазным, чем национализм – но националистический призыв к единству обратился к воображению тех демократов, которые хотели вкладывать средства в эгалитарное общество, основанное на общем культурном наследии (а это отнюдь не глупая идея). Популизм очень часто являлся ничем иным, как демократическим национализмом, – и сейчас его не существует. (См. мою работу ‘Ethnicism After Nationalism: The Roots of the European Right’, Socialist Register 2016.) Национализм был своего рода мессианским самоутверждением – например, воображаемой Польшей, которую именовали «Христом наций» (Адам Мицкевич, 1832 г.), сражающейся за освобождение от трех великих империй девятнадцатого века: России, Германии и Австрии.

Национализм был против иностранного господства, а не за господство над другими, и не за маргинализацию других – не за депортацию евреев или выселение беженцев. Его можно критиковать (а что нельзя критиковать?), но национализм сосредоточен на свободе: самоопределении, самовыражении, подлинно освобожденном обществе (в моей книге «Les Idoles de la tribu», 1989 я показал кантовское происхождение либерального национализма в идее «автономии» или «самоуправления», – что буквально значит написание законов для самих себя).

Призыв к расизму, этническому «национализму» и «популизму» не помогает и не оправдывает стирания границы между эмансипацией и угнетением. Так, русские народники-популисты сражались за освобождение крестьян. Именно поэтому мы должны прекратить эту глупость.

Хаос

Нельзя отрицать, что сейчас в политике царит хаос. Рассмотрим пример антикоррупционных демонстраций в Румынии, которые так прославляет западно- и центральноевропейская пресса. Я не буду рассказывать историю, которую все более или менее знают – о том, как якобы социал-демократическое правительство партии PSD приняло закон, который оправдал коррумпированных политиков, и о том, как огромные демонстрации заставили их уйти. Нет сомнений, что политики PSD коррумпированы, националистичны и консервативны (как и их противники), несмотря на некоторые предпринятые ими меры социального вспомоществования. Понятно, что связанные с этой партией теневые структуры высасывают налоговые поступления из казны государства, которое, при всем его экономическом успехе, все еще бедно и в нем налицо проблема серьезного социального расслоения.

Но конфликт в Румынии проходит не между хорошими, воспитанными либертарианцами и неприятными, вороватыми, антидемократическими националистами. Дело в другом. Это протест каст: молодых образованных проевропейских граждан и прозападных юнцов, хорошо одетых, презирающих деревенщин, пенсионеров и постсталинистских рабочих – они называют сами себя «прекрасными людьми» и это название подхватила пресса. Беда в том, что эти протесты авторитарны, призывают к наказанию, тюремному заключению и высылке политического противника, а также явно расположены в пользу одной стороны в конфликте власти. Они поддерживают президента Клауса Йоханниса, а также специальную прокуратуру, с самой крупной (если исходить из пропорций) агентурой (30 444 сотрудника – это больше, чем немецкие секретные службы, и вдвое больше, чем печально известный Секуритате Чаушеску), которые, похоже, захватили все государство и большую часть средств массовой информации. Это похоже на австрийскую версию просвещенного абсолютизма: модернизация и развитие связаны не с общественной сферой и не с общественным обсуждением, а с тайными структурами, неподконтрольными и непрозрачными.

Это своего рода модернизация – вместе с требованием сурового карательного правосудия и чисток, которую «прекрасные люди» хотят получить вместе с «верховенством закона». В  данном случае, она не подразумевает участия населения, политический плюрализм и автономную общественность, а лишь «прозрачность» – прозрачный Паноптикум, где за всем наблюдают и все слушают голос морали под круглосуточным взглядом шпиона. И, как везде в Европе, здесь много паранойи: недалекие националисты за всем видят знак Джорджа Сороса («еврея»), а «прекрасные люди» уверены, что за всем стоит Владимир Путин.

Восстания элиты и неудобные мнения

Хотя в основе конфронтации классовый конфликт и его отражение в культуре лежат (элиты восстают против народа, а не наоборот), эксплуатируемые и угнетенные люди повсюду идут против других угнетенных: в основном против беженцев, меньшинств, геев и даже молодого прозападного среднего класса, который сам по себе не является угнетателем – скорее являясь жертвой обмана и невольным агентом эксплуататоров.

Их ксенофобия – это всего лишь мнение (неприятно признавать, но это все же мнение). Однако, беженцев депортируют большие капиталистические государства. В то время, как европейская пресса громит Дональда Трампа, доброе правительство Германии и ее либеральные союзники делают то, о чем он только говорит. Европейская пограничная полиция, Фронтекс, уже сейчас более жестока с беженцами, чем ее американский коллега. «Забор позора», построенный Виктором Орбаном на сербской границе, теперь охраняет и австрийская армия – армия нейтральной страны, которая только что избрала себе безупречного зеленого либерального президента, прекрасного, дружелюбного г-на Ван дер Беллена (кстати, беспрецедентный в мирное время венгерский закон, который дает полицейские полномочия армии, теперь перенимают австрийские лидеры). 

Между тем, социал-демократы недавно внесли поправки в решение возглавляемого социалистами австрийского правительства, которое вознаграждает предпринимателей, желающих нанимать больше людей, недавно были внесены поправки – и теперь использование труда иммигрантов не будет учитываться. Несколько дней назад министр внутренних дел в Вене предложил законопроект, согласно которому «антигосударственная деятельность» и «непризнание государственной власти Австрийской Республики» заслуживают двух лет лишения свободы. Неплохой сталинский тон, не так ли?

Дежавю во время пожара в Риме

Всюду правые побеждают, всюду предают левых, а люди спорят о глупых определениях.

Реакционная контрреволюция, используя пролетариат (но не помогая ему), и низший средний класс против низшего класса, против прекариата – особенно, если он является «этническим», – и против иммигрантов, создает межклассовый невиданный в эпоху колониальных завоеваний политический альянс и уничтожает левых.

Поворот англоязычных стран (Британии и США) против Европейского Союза может привести к параллельному распаду Лиги Наций, который завершит самый долгий мир на европейском континенте – югославские и украинские конфликты классифицируются сейчас как стычки. Угроза беспорядков обычно тормозит общественный прогресс – особенно в отношении свободы и сотрудничества.

Измена социалистов тоже не является новостью. Как всем известно, летом 1914 года европейские социалисты (куда более сильные, чем сегодняшние) капитулировали перед империалистическими силами, приняв участие в голосовании за военные кредиты и мобилизуя «интернационалистический» рабочий класс. Интеллектуалы еврейского происхождения – такие, как Анри Бергсон, Макс Шелер, Георг Зиммель – должны были быть космополитами, антисемитские имперско-националистические силы должны были их насторожить, – но они писали о возрождении в битве и достоинствах нации своего государства. Анархо-синдикалисты – ранее радикальные пацифисты – шли вправо, многие позже стали фашистами, а один из них во времена Второй мировой войны стал министром в коллаборационистском правительстве Петена и Лаваля.

Социалистическая идея состояла в том, что войну нужно было предотвратить всеобщей забастовкой. Но, вместо этого, этническая принадлежность победила классовую. А рабочий класс продолжал вкладывать усилия в государство всеобщего благосостояния и колониализм –  в надежде получить социальные дивиденды. Результаты мы уже знаем.

Давайте назовем настоящими именами то, что делают левые – поддаются расизму и ксенофобии, а не борются с неразрешенной проблемой миллионов людей, которые из-за технологического развития (перехода на цифровой формат, роботизации и автоматизации) и финансового кризиса становятся «избыточными группами населения»; возводят заборы, чтобы остановить эти спасающиеся от голода и войны миллионы, а не пытаются распространить прибыть повсеместно; заключают сделки с такими тиранами, как Эрдоган, Моди или Аль-Сиси; умалчивают о затруднительном положении народа рохинджа; становятся все больше и больше похожими на врага. И это называется изменой.

Неправда, что нет никакой разницы между левыми и правыми – но правда, что левые быстро исчезают, как это было и в 1914 году.

Гашпар Миклош Тамаш

В этой статье использованы идеи Вероники Лазар, но она, конечно, не несет ответственность за все здесь написанное.

Перевод Екатерины Андреевой

Opendemocracy

Читайте по теме:

Танасис Кампагианис. Коричневый интернационал

Шеймас Милн. Фашисты, олигархи и западная экспансия

Ричард Сеймур. Сопротивление фашизму: между «рано» и «поздно»

Марианн Мэкельбер. Настоящая борьба только начинается

Анжей Палис. Похмілля після свята незалежності

Эвальдас Бальчунас. Правый марш в Литве

Андрій Манчук. Цена сектанства

Ґжеґож Россолінські-Лібе. Суспільство не бачить проблеми у неофашистських рухах

Всеволод Петровский. «Невидимые фашисты»