Социальная история израильской культуры

Идея рассказать об истории израильской культуры вызвала недоумение у многих моих израильских друзей. Их точку зрения точнее всего сформулировал живущий в Тель-Авиве публицист Михаил Ошеров, написавший мне: «Как можно читать лекцию о том, чего нет?». Cреди многих эмигрантов из бывшего СССР распространена несколько неполиткорректная точка зрения, согласно культура и израильтяне – это несовместимые вещи. Любопытно, что аналогичного мнения придерживаются и некоторые ответственные лица этой страны. Так, например, министр культуры Израиля Мири Регев недавно отклонила приглашение на выступление филармонического оркестра, с формулировкой: «в этой стране классическая музыка никому не нужна».    

В ответ я могу только возразить, что культура существовала и у доисторического человека. И хочетс этот рассказ станет введением в мир малоизвестного у нас культурного мир государства Израиль.    

Основы этой культуры заявил человек по имени Ушер Гинцберг, более известный под псевдонимом Ахад-ха-Ам («Один из народа»).  Он родился в 1858 году, и являлся одним из последних представителей движения еврейского просвещения («Ха-Хаскала»), стремившегося приблизить традиционное общество черты оседлости к европейской культуре. Гинцберг вырос в очень религиозной семье, и уже в детстве считался знатоком Талмуда. Родители не учили его русской азбуке, считая, что это может привести к безбожию – и мальчик овладел кириллицей самостоятельно, по вывескам на торговых лавках. Опасения родителей оказались небезосновательными. От философов средневековья Гинцберг перешел к еврейским просветителям, а от них и к русской литературе. Обычно подобные люди поступали на правительственную службу, либо, разочаровавшись политикой русских властей эмигрировали. Но судьба Гинцберга сложилась иначе – он «заболел» палестинофильством. 

В своих статьях Ахад-ха-Ам утверждал,  что возрождение еврейской культуры может начаться только из Палестины. Более того, этот выдающийся интеллектуал верил, что к этой культуре могут относиться лишь тексты, написанные на древнем иврите. Удивительно, что все это озвучивалось в эпоху, когда живая идишистская культура переживала свой очевидный рассвет – в великую эпоху Шолом-Алейхема и Исаака Башевиса-Зингера. Однако, эта традиционная еврейская культура Европы представлялась еврейским националистам дегенеративной, упаднической, искаженной чуждыми влияниями, «упаднической». А о еврейской культуры стран Азии и Магриба они практически не имели тогда представления.  

«Мы приехали в Эрец-Исраэль не для того, чтобы копировать жизнь Варшавы, Пинска и Лондона. Сущность сионизма – изменение всех ценностей, которые евреи усвоили под давлением чужих культур», – говорил в дальнейшем первый президент Израиля Хаим Вейцман. Этот специфический подход был связан с тем, что большинство представителей еврейского националистического движения вышли из числа ассимилированных европейских евреев. Они видели своим образцом высокую культуру Германии, Франции или дворянской России, на фоне которой местечковая идишистская культура черты оседлости воспринималась как нечто второсортное и малозначимое.

Примечательно, что одновременно с этим Ахад-ха-Ам крайне критически относился к идее еврейского государства и выступал за еврейскую эмиграцию в Америку. Он пророчески писал:  «История учит, что во времена царствования династии Ирода Страна Израиля была «государством евреев», но национальная культура презиралась и преследовалась, и царство делало все, что в его силах, чтобы насадить в стране римскую культуру, растрачивая силы нации на строительство языческих капищ, цирков и так далее. Подобное «государство евреев» явится смертельным ядом для нашего народа и неизмеримо унизит его дух; политической силы, которой можно гордиться, он не достигнет, а живой нравственной силы в своей среде не признает. Его маленькое государство, которое будет подобно игрушке в руках его сильных соседей и не устоит иначе как путем дипломатических интриг и постоянного подчинения тому, кому в данный момент сопутствует удача».

Эти предостережения мыслителя не были услышаны – в дальнейшем именно государство Хасмонеев стало политическим и культурным образцом для проекта Государства Израиль. И, по иронии судьбы, сегодня израильтяне находятся под влиянием светской западной культуры, направляясь в кинотеатры смотреть голливудские фильмы про «языческие игрища», снятые еврейскими режиссерами и продюсерами – в то время как обратное влияние израильской культуры на американскую и европейскую диаспору близко к нулю.   

В целом, развитие израильской культуры предопределили два важнейших фактора: формирования современного иврита и отрицание наследия традиционной еврейской культуры.  

Напомним, что ко II веку нашей эры иврит перестает быть разговорным языком в Палестине, уступая место греческому и арамейскому языкам. Если говорить о евреях диаспоры, большей частью состоявшей из прозелитов, принявших иудаизм в I-II веке нашей эры, они вообще никогда не говорили на иврите, используя главным образом языки, распространенные на  территории Римской империи – греческий и латынь. Иврит становится языком богослужений и священных книг, а его окончательный выход из употребления, по мнению израильского исследователя Шломо Занда удалось избежать только потому, что в X – XII веках распространилась своеобразная «мода» на священные языки – и приверженцам иудаизма захотелось иметь свой аналог латыни и арабского.

Возрождения разговорного иврита связано с деятельностью Лейзера-Йцхока Перельмана, более известного под псевдонимом Элиэзер Бен-Йехуда. Уроженец села Лужки Виленской губернии, он с конца 1870-х годов активно проповедовал возрождение древнего языка. Переехав  в 1881 году в Палестину, Бен-Йехуда учреждает ивритоязычный еженедельник «Ха-Цви», составляет полный словарь древнего и современного иврита, а также добивается  введение этого языка в качестве единственного для преподавания в  еврейских школах Палестины. В 1890-м году Бен-Йехуда совместно с Д. Елиным и А. Мазиа основал «Комитет языка иврита» (Ваад ха-лашон ха иврит). Данное учреждение было предшественником Академии языка иврит, действующей в стране и поныне.     

В то же время следует заметить, что возрождение иврита не было связное исключительно с деятельностью Бен-Йехуды. Так, первая ивритоязычная газета «Ха-Магид» стала выходить в Пруссии  еще в 1856 году – а спустя четыре года еженедельник на иврите появился в Одессе. Дело, опять-таки, в том, что многие интеллектуалы, которые занимались тогда изданием прессы, считали, что «еврейская латынь» предпочтительнее «народного жаргона».

Активность Бен-Йехуды вызвало яростное сопротивление как со стороны приверженцев ортодоксального иудаизма, которые видели в повседневном использование священного языка ересь, так и со стороны левых радикалов – социалистов и анархистов, которые были против навязывания им «языка раввинов» и отдавали предпочтение языку масс, издавая газеты на идиш. Сам Теодор Герцль считал, что в будущем еврейском государстве граждане будут говорить на немецком языке – и еще в 1913 году еврейская благотворительная организация «Эзра» выступала за преподавание технических предметов в Палестине на немецком.

Несколько десятилетий перспективы возрожденного иврита были не очевидны – пока в 1923-м году британские власти подмандатной  Палестины не признали этот язык одним из официальных в стране. Впрочем, еще до конца 30-х годов руководство еврейской колонии в Палестине видело в языке идиш серьезную угрозу, для борьбы с которой была создана организация «Магиней ха-сафа ха-иврит» («Защитники языка иврит»). Среди прочего, ее члены занимались погромами общественных и культурных мероприятий, на которых использовался идиш.

В качестве небольшого отступления было бы уместно провести параллели между судьбой идиша в Палестине и судьбой иврита в Советской России, где последний был заклеймен радикалами из Евсекции «языком реакции», и был дискриминирован в пользу народного идиша.   

Утверждение иврита в качестве разговорного языка в Палестине дало толчок к формированию ивритоязычной литературы, театра и кинематографа. Следующим важным этапом в становление  израильской культуры,  было открытие в 1906 году в Иерусалиме школы Наук и Ремесел Бецалель, ставшей с 1969 года Академией художеств и прикладных искусств. У ее истоков стоял уроженец Ковенской губернии, художник  Борис Шац. Он был учеником Марка Антокольского, получил общеевропейское призвание и даже некоторое время был придворным художником болгарского короля Фердинанда. В 1903 году Шац испытал два серьезных потрясения – Европу облетели вести о Кишиневском погроме, а жена скульптора сбежала с любовником-болгарином в Париж. Разочаровавшись в Европе, Шац уехал в Палестину и основал художественную школу, в которой евреи могли бы обучаться всем видам изящных искусств. Это учебное заведение получило название «Бецалель» – в честь библейского мастера, который создал скинию и ковчег завета.

В «Бецалеле» было три отделения. На вечернем занимались начинавшие с нуля ученики, а на дневное приходили студенты уже имевшие художественную подготовку. Наконец были мастерские, которые занимались работой с камнем, деревом и ткачеством.  Финансирование школы осуществлялось за счет выставок и частных пожертвований.

Следует отметить, что в первые десятилетия существования «Бецалель» Борис Шац и его ученики, прежде всего, концентрировались на национальной еврейской тематике.  Среди его работ  следует отметить такие произведения как «Встреча субботы», «Хавдала», бронзовые рельефы библейских пророков, где Шац выступает продолжателем творческого стиля своего учителя Антокольского. Заимствованные из Пятикнижья сюжеты и в дальнейшем активно эксплуатировались израильскими поэтами, писателями и художниками – но, прежде всего, их интересовал не художественно-религиозные, а историко-политические образы: Иисус Навин, Самсон, Давид, и, конечно, Хасмонеи – которых, как я уже писал выше, представляли предтечами нового государственного проекта.    

В 1920-е годы против стиля «Бецалель» формируется культурная оппозиция. В какой-то степени это напоминает знаменитый «бунт четырнадцати» 1863 года, когда лучшие выпускники российской академии художеств отказались сдавать экзамен на заданную академическую тему, требуя права свободного выбора более реалистического сюжета. Вместо «символов» и «галутных тем» «Бецалель», новое поколение израильских художников, группировавшихся вокруг постоянной выставки в иерусалимской Башне Давида, стремились передать в своем творчестве природу и жизнь Палестины.

Эти люди не ставили своей задачей нести свет «погрязшим во тьме» евреям диаспоры. В конце концов, ивритоязычным художникам, поэтам и драматургам Палестины было сложно конкурировать с Фейхтвангером, Эль Лисицким, Кафкой и Шагалом – великими еврейскими творцами первой половины XX века. Их приоритетной задачей было создание собственного художественного языка, не имевшего ничего общего с культурой евреев диаспоры и «чуждыми наслоениями».

Разумеется, для этой цели использовались все средства – от уроков европейского модернизма, до приемов иранских и индийских миниатюр. Это нашло свое выражение буквально во всех сферах жизни. Для музыки гимна «Атиква» была заимствованная мелодия чешского гимна Сметоны «О Родина моя», национальным блюдом израильтян стал турецкий фалафель, а национальным танцем – балканская «хора». Трудно сказать насколько зарождающееся израильское искусство вернулось к «чистоте» времен Давида и Соломона – но, безусловно, оно выработало в итоге свой уникальный и непохожий язык.

Здесь я хотел бы сделать еще одно отступление и отменить, что имеющее место в Израиле пренебрежение и негативное отношение к «русской» культуре, на мой взгляд, связано с тем, что она кажется израильтянам слишком «еврейской», и, по сути, является результатом синтеза русской и еврейской культур, который произошел в первой половине XX века. Недаром премьер-министр Израиля Беньямин Нетаньяху назвал в качестве известных ему русских песен написанную на идиш «Тум-Балалайку»  

Итак, волновавшие евреев диаспоры темы отошли для ивритоязычных художников Палестины на второй план. Отныне их занимали сюжеты новой родины. «Арабы нравились мне больше, чем персонажи Шолом-Алейхема», – писал Нахум Гутман, один из крупнейших живописцев еврейской Палестины двадцатых годов. Далеко не он один испытывал искренней интерес к коренному населению страны и его природе. В этом плане раннее израильское искусство пересекается с искусством других колониальных стран – Америки, Австралии, Южной Африки, где колонисты воспевали завоеванные ими ландшафты и запечатлевали в своем творчестве образы проживавших среди них «благородных дикарей».

Наконец,  израильскую культуру крайне сложно представить без третьего фактора – его носителя, типического переселенца-«сабры». Этот термин впервые был употреблен в 1931 году израильским журналистом Ури Кейсари в статье «Мы плоды кактуса!». Данный термин отсылает нас к опунции – растению семейства кактусовых. Израильтяне нередко ассоциируют себя с плодом этого кактуса, считая себя «колючими снаружи и сладкими внутри». Забавно, что к Палестине это растение никакого отношения не имеет – оно было завезено в регион из далекой Мексики.  

Как писал профессор Амнон Рубинштейн: «в вершинных своих проявлениях этот образ характеризуется не столько тем, что у него есть, сколько тем, что у него отсутствует: идеальный сабра начисто лишен сантиментов, ему неведом страх, он чужд страсти к накопительству. Сабра родился на земле Израиля, он – осуществленная мечта народа, он – полная противоположность галутному еврею. Вообще, он – не еврей, а израильтянин. И он призван положить конец унижениям, которые терпели его предки. В нем будет все, чего недоставало евреям – физическая сила, здоровье, умение работать руками, возделывать землю. Он уже никогда не будет вечным скитальцем, он пустит корни на этой земле и сохранит память и уважение к этим корням. Так, парадоксальным образом, был создан «идеальный портрет» сына земли израильской, обусловленный, в сущности, исключительно «комплексами» галутного мышления. Мифологический сабра должен был стать полным антиподом униженному еврею». 

В теории израильская культура должна была быть культурой сабров, очистившихся в волнах Средиземноморья от наследия «галута» – но на практике, значительная часть израильской культуры была создана именно приехавшими в Израиль «галутными» евреями. Полные самоненависти, они отрицали свое прошлое, свой язык, свои имена и пытались творить новую культуру «голубоглазых сабр» из синтеза элементов различных иностранных культур. Все это преподносилось как возвращение к корням – но ветхозаветные судьи и пророки сильно напоминали на ирландских террористов, а внешне походили на  мексиканских крестьян. Добавим, что многие известные впоследствии израильские поэты, художники, драматурги зачастую оказывались в Палестине случайно, в результате стечения обстоятельств. Порой их пребывание на это землей было непродолжительным – как в случае с автором израильского национального гимна «Атиквы», Нафтали Герцем Имбером, который не только сбежал из Палестины, но и, вероятно, крестился. Но все они оставили той или иной след в израильской культуре.

Помимо отмеченных выше факторов, генезис израильской культуры проходил под сильным влиянием политических и идеологических потрясений в окружающем мире. Идеи коммунизма, национализма, фашизма формировали мировоззрение израильского культурного сообщества 20-40-х годов. Почти все крупнейшие израильские поэты и писатели того времени не были политически нейтральными людьми, и зачастую это привело к тому, что их творчество на долгие годы оказалось под негласным запретом – как это например произошло с коммунистом Александром Пэнном. Сегодня же,  в центре внимания творческих людей собирающихся в тель-авивских кафе находятся проблемы гендера и ЛГБТ-эмансипации общества.

Вводный рассказ об израильской культуре был бы неполон без упоминаний об армии. В Израиле, как и во многих других странах Ближнего Востока, армия играет исключительно важную роль – как важный государственный институт, как гарант существующего режима, как экономический фактор, как фактор социальной мобильности. Многие сферы израильской культуры – театр, эстрада, кинематограф – начинались как проекты армейской самодеятельности или под эгидой армии. Известные израильские артисты, музыканты, писатели зачастую начинали свою карьеру как солдаты армейской самодеятельности, военные журналисты, сотрудники армейской радиостанции «Галей ЦАХАЛЬ».    

Наконец, начиная со второй половины 1970-х в Израиле происходит легитимации культуры восточных евреев-«мизрахим» – которая до того момента рассматривалась как «арабская», «неполноценная» и «чуждая». «Не люблю арабов, они очень похожи на восточных евреев», – высказывался в этом ключе поэт Нахман Бялик. Во многом это было связанно как с политическими изменениями внутри самой страны, так и с творчеством выдающихся представителей этого направления, среди которых, прежде всего, стоит отметить замечательную певицу Офру Хазу.  

Подводя итог, мы можем сказать, что израильская культура стала синтезом разнообразных влияний и течений, зачастую не имевших отношения ни к еврейской культуре, не к культуре Палестины. Во многом она похожа на эмигрантские культуры стран Америки, Австралии и Южной Африки – но если последние опирались на прочные традиции англосаксонской или иберийской культуры, израильская культура повела себя по отношению к еврейской культуре подобно тому, как библейский Хам отнесся к своему отцу Ною. Результаты этого эксперимента нуждаются в дальнейших наблюдениях и анализе.

Артем Кирпиченок

Читайте по теме:

Илья Деревянко. Израиль: в тупике сегрегации

Артем Кирпиченок. Две войны. Украина и Израиль

Наом Шиаф. Плоды правой политики

Ноам Хомский. Израиль. Предупреждение о цунами

Михаил Урицкий. «Норма» насилия

Артем Кирпиченок. Письмо Натаниягу

Крис Хеджес. Все мы будем на месте жителей Газы

Артем Кирпиченок. Путешествие в кибуц

Константин Бенюмов. «Флотилия бросает вызов блокаде»

Артем Кирпиченок. Маджал-Аскалон. Забытая история

Євген Жутовський. «Медицинские туристы»

Артем Кирпиченок. Израильские протесты. Второе лето

Евгений Жутовский. «Контролируемая рождаемость»

Артем Кирпиченок. Восточные евреи в Израиле