«Безопасность превыше всего»

Молодой инженер везет нас по горной выработке на служебном внедорожнике и мучительно пытается вспомнить фамилию своего соседа по подъезду – опытного проходчика.  

Ему пытается подсказывать приставленный к нам сотрудник пресс-службы «ВоркутаУголь» – по сути, журналист просто зачитывает с телефона фамилии уже опознанных шахтеров, погибших в шахте «Воркутинская» от взрыва метана.   

Водитель не реагирует на фамилии, отрицательно мотает головой. Это значит, что надежда остается – либо соседа еще ищут под завалами, либо он все-таки поднялся из забоя живым. Таким стал для нас роковой день 11 февраля 2013 года.

«Безопасность превыше всего» – таков девиз металлургического холдинга «Северсталь», частью которого является  крупнейшее  горнодобывающее предприятие России «Воркутауголь». Ему, в свою очередь, принадлежит одноименная шахта. 

Фраза о приоритете безопасности встречается в Воркуте буквально везде – на автобусах, на плакатах в рабочих бытовках, на  уличных стендах в самом сердце города, где расположен офис градообразующего предприятия. Чтобы пройти в офис «ВорутаУголь», на проходной необходимо подуть на специальный датчик – аналог гаишной трубки. Он фиксирует уровень алкоголя и привязан к индивидуальному пропуску сотрудника. То же нужно сделать, покидая офис – пить на производстве, разумеется, также строжайше запрещено. 

Такими системами оборудованы все пять шахт «Воркутауголь». Примеру горняков последовали и остальные предприятия «Северстали», так как в основе производства лежит принцип строжайшей дисциплины и диктатура техники безопасности. Обо всем этом не без гордости рассказывал один из руководителей, официальный спикер компании. Это было 9-го февраля, когда наша  группа только приехала в город. Взрыв на  шахте «Воркутинская» прогремел утром 11-го.

По роковому стечению обстоятельств мы приехали в Воркуту снимать документальный фильм о модернизации и безопасности  угледобычи закрытым, – то есть, шахтным способом. Поддержанный Министерством культуры проект писался под «Распадскую» – однако вероятность нашего допуска в самую большую российскую шахту, даже спустя три года после случившейся там аварии, была столь ничтожна, что мы практически сразу перестали рассчитывать на этот вариант.    

Единственной добывающей компанией, которая решилась вступить с нами в диалог о безопасности, оказался холдинг «Северсталь». Впрочем, насчет съемок в шахте мы не договорились и здесь. Ссылаясь на нормы Ростехнадзора, значительно ужесточившиеся именно после взрыва на «Распадской», от нас требовали полностью боксированые камеры, такой же звук, непонятно какие  осветительные приборы... Аргумент был один, зато железный – малейшая искра из постореннего предмета может привести к возгоранию угольной пыли или взрыву метана. 

Объяснять, что цифровая камера искрит не больше, чем, например, мобильный телефон, было также бесполезно, как  и перечить злой воле рока: именно метан и взорвался на «Воркутинской» в 10.20 утра в понедельник – аккурат в день, когда мы рассчитывали начать съемки. 

– Я эту шахту называю «Титаником». Ненавижу ее, проклятую – рассказывает нам таксист-пенсионер Витя, в прошлом – шахтный разнорабочий. – Ни за что бы не пошел туда работать, она самая ненадежная, вечно там что-то случается. Когда я на своей  работал, нас подтапливало, бывало, не успевали воду откачивать, но столько метана не скапливалось».    

Наш таксист работал на шахте «Промышленная». Когда ее и целый ряд других заполярных шахт в середине девяностых признали нерентабельными и закрыли, не стал больше испытывать шахтерскую судьбу и начал таксовать. Витя ежедневно возит нас на разрез Юньягинский – единственное в мировом Заполярье место, где уголь добывают открытым способом. И единственный объект, куда нас допустила снимать «Северсталь».    

В голой тундре посреди припорошенных черных снегом отвалов гигантские экскаваторы ковыряют мерзлую породу и с грохотом  обрушивают ее в кузова самосвалов – каждый размером с добротный двухэтажный особняк.

Угольный разрез «Юньягинский» – пожалуй, единственный горно-добывающий объект, который появился здесь после развала СССР. Лидеры советской угольной  отрасли считали невозможным добычу  угля отрытым способом в условиях крайнего Севера. И хотя неглубокая шахта «Юнь-Яга» давала стратегически важный коксующий уголь особо ценной марки «К», она, также как и многие другие, была закрыта в середине девяностых годов.

Фактический развал отрасли и тотальное безденежье вынудили горняков пойти на эксперимент – в 2000-м  году на месте бывшей шахты начали копать экскаваторами. Сегодня инженеры и управляющие «ВоркутаУголь» с удовлетворением  рассказывал о полностью оправдавшихся надеждах, возложенных на «яму» – так называют «Юньягинский» горняки. Однако о главном достоинстве  этого места работы  я узнал уже от простых рабочих – из-за небольших пластов угля, залегающих здесь, а также из-за  открытого пространства и северных ветров, дующих в тундре, метан не может скопиться неглубоком разрезе в опасных концентрациях. 

В то время как именно тектонический сдвиг, обрушение большого угольного пласта  и как следствие – мгновенный выброс метана унес 19 шахтерских жизней. По крайней мере, на этом строится одна из версий следствия по делу о взрыве на «Воркутинской».

Впрочем, в городе (а в Воркуте практически каждый второй считает себя экспертом в горном деле), блуждают совсем другие версии. Бывший шахтер, а ныне таксист Витя на пальцах  объясняет нам школьный курс химии: «при разрушении углеродной решетки выделяется метан, при добыче угля в промышленных масштабах возможны его высокие концентрации, которые  очень взрывоопасны. Поэтому система вентиляции и метановые датчики – первое, что должно быть тщательно отлажено на современной шахте». 

Однако соблюдение мер безопасности и выполнение плана – извечная вилка для шахтера. Приборы откалиброваны с запасом и иной раз срабатывают вхолостую – тогда автоматически производится отключение энергии, производится эвакуация с участка – и  страдает то, что шахтеры называют своим знаменитым профессиональным слово «дОбыча», срывается план и шахтер недополучает  деньги.  

– Стране был уголь нужен. Денег-то сейчас нашему брату платят не столько, как при совке. А за планом наши как раньше гонятся – вот и накидывают спецовки на датчики, чтобы не орали попусту. Раньше так постоянно делали, да и сейчас, я уверен, то же самое, любого спроси – ругается Витя.

Врагу не пожелаешь таких совпадений – но мы действительно  стали первой столичной съемочной группой, оказавшейся в Воркуте после взрыва. И тем очевиднее было то, что работать документалистам здесь не дадут. Поэтому, как и посоветовал Витя, нам пришлось спрашивать самих шахтеров, не покидая «объекта, согласованного с принимающей стороной». 

Водитель 90-тонного карьерного самосвала Андрей никогда не работал в шахтах. Однако на свою смену в разрез он приехал именно с «Воркутинской», где несколько часов провел в окружении рыдающих женщин с неопределенным еще статусом – первые списки погибших появились ближе к вечеру. Самому Андрею спустя три часа  после взрыва вывели 19-летнего сына – он был одним из последних горняков, кто покидал шахту живым:

– Резко и неприятно заложило уши, запахло гарью – рассказывает Николай Ширшиков, студент горного  колледжа, который проходит на «Воркутинской» практику. – В шахте всегда странные запахи, мы с пацанами толком даже и не поняли, что произошло, пока с диспетчером не связались. Потом еще свет замигал аварийный – ну, мы надели самоспасатели и пошли «на гора».

Уже затемно порадовал новостью молодой горный  инженер, сопровождавший нас на разрезе – среди 240 счастливчиков, поднявшихся из шахты живыми, оказался и его сосед-проходчик. А к полуночи подняли на поверхность тела всех жертв аварии – 18 человек. Спустя несколько дней еще один умер от ожогов в больнице.

Немудреное наблюдение, – но в 70-тысячном моногороде, где вся промышленность замыкается на пяти шахтах и нескольких предприятиях  «Воркутауголь», смерть на производстве ощущается гораздо ближе и насущнее, чем в крупном мегаполисе.  Тысячи  рядовых воркутинцев пришли к городскому спорткомплексу, чтобы простится – кто с коллегами, кто с соседом, кто с  одноклассником. Предприятия «ВоркутаУголь» приостановили работу и почтили память погибших длинными гудками цехов и машин. 

В кулуарах траурной церемонии мы столкнулись со спикером – тем самым, который живописал нам неуязвимость системы безопасности «Воркутауголь». По понятным причинам, все дни после трагедии он был для нас  практически недосягаем. Молодой специалист  выглядит деморализованным – он ведь и сам, похоже, безукоризненно верил в неуязвимость  новейших систем безопасности.  А сейчас собравшиеся в Воркуте  комиссии, эксперты и  следователи  в первую  очередь рассматривают  даже не человеческий фактор, а пытаются понять, почему не сработал ни один из 7 датчиков, бывших на участке аварии.  Почему подвела автоматика,  еще секунды до взрыва показывавшая, что уровень метана,  других газов и примесей в норме?  Ведь за последние 5 лет на техническое  переоснащение одной только «Воркутинской» предприятие потратила более полутора миллиарда рублей. При  этом все приборы регулярно тестируются  и проверяются  инспекторами Ростехнадзора – регулярными гостями воркутинских шахт. 

Конечно, кинодокументалист – профессия, балансирующая на грани общепринятых представлений об этике. Что греха таить, часто мы задумываемся о морали и нравственном выборе уже в монтажной. 

Разумеется, нельзя желать  коллегам столь роковых совпадений в их профессиональной работе. Но став участниками подобных событий, нам нельзя не снимать. Особенно, если совпадения в этой истории не исчерпываются нашим визитом накануне трагедии.  В середине января воркутинцы вспоминали шахтеров,  которые погибли пятнадцать лет назад при пожаре на шахте «Центральная».  90-е  года прошлого века вообще вспоминают здесь как самое депрессивное время в шахтерской истории Заполярья. Тогда,  в 1998 году, тела 17 погибших шахтеров так и не подняли на поверхность – «Центральную» и тлеющий в ее недрах пожар затопили. Об очередной закрытой шахте сегодня напоминает зияющий черными окнами брошенный горняцкий поселок в тундре и мемориал шахтерской славы, щедро занесенный белым снегом – верный признак того, что уголь рядом не добывают. 

А спустя пять лет после той аварии в Заполярье пришла «Северсталь», а вместе с ней – лозунг, растиражированный по всей Воркуте – «безопасность превыше всего».

Никита Сутырин, кинорежиссер

Фоторепортаж автора

Также читайте:

Андрей Манчук. «Дикие шахты» в Снежном

Андрій Мовчан. «Двометровий горизонт» 

«Луганское побоище». Шахтеры против ОМОНа

Андрей Манчук, Георгий Эрман. Интервью с Дмитрием Калитвинцевым