«Мода на левое искусство – следствие кризиса»

Эмоциональная дискуссия вокруг премии «PinchukArtCentre» стала поводом для разговора об искусстве, как средстве «капитализации репутации». Украинские галеристы с удовольствием констатируют, что «донецкие богачи бросились раскупать картины современного искусства». Арт-критик, редактор и журналист Анатолий Ульянов, объект восторженной ненависти украинских правых, высказывает свое мнение о моде на «левое искусство» эпохи кризиса, говорит о гедонистической буржуазности постсоветской богемы, о провинциальном фашизме и о том, чего лишила нас диктатура неолиберального капитализма.

– Первый вопрос, связанный с вашими недавними комментариями – неужели «современное украинское искусство» действительно может «сделать репутацию» миллиардеру Пинчуку? Речь идет о репутации в украинской художественной тусовке – достаточно узкой, и, как мне кажется, никогда ни на что и ни на кого особенно не влияющей? Это имиджевая репутация, или репутация тонкого ценителя того, что называется «современным искусством»? И почему она имеет какое-то значение для капиталиста Виктора Пинчука?

– Дело не в украинском искусстве, и уж конечно не о репутации в украинской художественной тусовке. Создавая международный арт-центр, представляя страну на Бьеннале в Венеции и формируя собственную коллекцию, Пинчук покупает себе статус «правильного олигарха» – своего рода допуск в престижный либеральный клуб. То, что вчера называлось индульгенцией, сегодня называется капитализацией репутации. Если бы он тратил десятки миллионов долларов на бриллиантовый череп Хёрста из любви к искусству, то, полагаю, его следовало бы считать идиотом. 

– Неужели кто-то действительно верит в тонкий художественный вкус Пинчука, или в гражданственный, культуртригерский посыл его спонсорской деятельности?

– Виктор Пинчук не нуждается в тонком вкусе. Его роль у него выполняют наемные протезы – менеджеры и администраторы. Ну а тот факт, что инвестиции Пинчука в искусство мотивированы прагматическими интересами – это вообще не проблема, а нечто само собой разумеющееся, здесь нечего уличать. Будь он хоть царём чертей, ПАЦ мог бы оказывать на социум положительное воздействие. Потенциал побочных эффектов созидательного толка у этого центра колоссален – но, как показала динамика, остаётся нереализованным.

Проблема в том, что менеджеры Пинчука – корпоративные прихехешники, которые говорят ему то, что он хочет слышать. Арт-центром должна управлять команда жестких кураторов. Но кто реально управляет ПАЦ? Пиар-служба Виктора Пинчука. И потому сегодня кураторы оказались там не нужны. Остался Казван с мигающим глазом и свадебный генерал Шнайдер, засыпающий на собственных пресс-конференциях. В принципе, этого достаточно, чтобы выполнять основную функцию PinchukArtCentre – индульгировать Пинчука, – но я не понимаю, зачем строить звездолёт, если с тем же успехом можно было обойтись телегой…

– Скажите, а современным украинским художникам вообще интересно, кто такой Пинчук, и откуда взялись его капиталы? Они что-нибудь об этом слышали? Неужели у «причастных к искусству лиц» есть понимание, что все эти выставки, так или иначе, обеспечиваются эксплуатацией жителей рабочих кварталов в Никополе, Новомосковске, Днепропетровске? Есть ли у них понимание, что такое капитализм? Ведь если этого понимания нет, то и спрашивать, в общем, не за что.

– Проецирование идеалов на художника было и остается одной из моих самых больших и регулярных ошибок. Говоря о художнике, мы должны понимать, что он является маниакальным истероидом – нестабильным эгократичным существом. Оно не обязано быть «хорошим человеком». Единственная задача художника – создавать искусство.

Когда я читаю «Некрофил» или «Торговку детьми» Габриэль Витткоп, мне совершенно всё равно стоят ли за этой книгой реальные преступления, имела ли место эксплуатация живых или мёртвых, владела ли автор рабами, совращала ли детей, поклонялась ли Дьяволу. Всякая сволочь простительна, если произведение захватывает тебя, и расправляется с привычным. 

– Украинское искусство действительно срослось с властью и капиталом, как вы когда-то писали? Это уже «фуршетный декоратив»? Если да, то почему?

– Художник как класс почти всегда обслуживал власть. Большую часть своей истории украинец провёл, холопствуя в рамках колониальных империй. Киев как контекст – невидимая мелко-буржуазная провинция. Всё это в совокупности создаёт обстоятельства для возникновения фуршетного декоратива.

Каков идеальный досуг подавляющего большинства так называемых людей культуры в Киеве? Светская тусовка. Фэшн-показ. Ночной клуб. Гулять из ресторана в ресторан. Чтобы музыка лилась. Чтобы выпивка лилась. Такое, знаете, вечное барокко – жить «на широкую ногу», блестеть, хохотать, хамить официантам. И вот вы скажите – таков образ жизни богемы, а я скажу, что богема, о которой вы говорите, помимо прочего, умела творить и вдохновлять. Киев же ничего не творит, и никого не вдохновляет – он лишь гниёт и самопереваривается с золотистым размахом.

Я и сам когда-то попадал в эту воронку. Мне понятны приятные стороны буржуазного, равно как и то, что буржуазный киевлянин – это расфуфыренный кастрат, которому неизвестна ни романтика ночи, ни оттенки Луны, ни прелести долгих прогулок. Буржуазное всегда поверхностно. За иллюзиями – блядство: попивать шампанское у Пинчука, говорить об искусстве, но не делать искусства, и со ртом, набитым фуршетными бутербродами, считать себя творческой личностью, живущей по-настоящему.

Единственный способ спастись – выпасть из арт-системы, уйти от бессмысленных, и осмысляться. Искусство – за пределами галерейных стен. Оно среди живого и живых.

– «Киевское искусство», о котором вы говорите – это искусство центра накопления капитала в периферийной стране Третьего мира?

– Безусловно. Что такое провинция? Это подражание метрополиям и отсутствие уникальных голосов. Это изолятор и бессменная тусовка. Нет сквозняка, и нет явлений новой крови. Провинция вторична и незначительна. Ею можно пренебречь.

К сожалению, молодое поколение украинских художников не смогло превозмочь провинциальность. Когда я слышу заявления о присутствии РЭП на международной арене, у меня линяют брови. Целевой адресат таких сообщений живёт за «железным занавесом», и потому просто не знает, что такое европейские «дворцы пионеров» и отрабатывание правительственных грантов социальными проектами в духе «Западная Европа между Африкой и Украиной». «И папуасы занимаются творчеством» – вот каков подтекст подобных шоу. Всё это просто надменная благотворительность.

На сегодняшний день, у современного украинского искусства нет уникального предложения. Это искусство замкнуто в самом себе. Оно не конкурентно. Зачем кому-то интересоваться какой-то залупой восемнадцатого эшелона из Тмутаракани, если в мире полно действительно интересных творцов?

Чтобы выйти из своего убогого положения, новое поколение украинских художников должно прекратить приспосабливаться, и начать перекраивать ту реальность, в которой оно существует.

– А что в Европе, в России? Разве там не те же тенденции?

– Везде свои проблемы – хотя общим местом сегодня является мода на всё левое. Цитируя Маркса, стало возможным уболтать на секс практически любое существо. Как бы там ни было, Запад стремительно утрачивает витальные основания быть передовой маткой современного искусства. И причиной тому не только агония капиталистической системы.

Европа чопорна и фашизоидна. Над всем довлеет историческая затхлость. Сквозь либеральные гримасы просачивается репрессированный нацизм вырождающихся наследников колониализма. Основные доноры искусства, – государственные институции, – требуют от художников политкорректных проектов на какую-нибудь тоскливую тему вроде «Восточноевропейская идентичность в условиях мультикультурализма».

Проблема США – изоляционизм и усталость культуры. Пока весь мир смотрит в рот американцам, американцы смотрят в рот только себе – и потому в том же Нью-Йорке периодически возникает ощущение энтропии. Очень многое существует на кредит памяти о себе. Пока художники, заплывшие от иллюзии фавора, зевают на костях всех виданных и невиданных здесь революций, диктатура неолиберального капитализма лишает общество зубов.

И для Европы и для США характерно тошнотворное засилье выпускников арт-вузов, где бездарей обучают верить в себя. Получается легион графоманов, творящих «в общем нормальное» современное искусство, от правильности которого хочется вскрыться.

Всё это, конечно, не отрицает наличие сильных энергий и художников, – в конце концов, свобода передвижения художников способствует глобальности и освежающему току крови в западном искусстве, а стабильное финансирование позволяет работать с новейшими высокотехнологическими медиа, – здесь ещё интересно, но, в целом, – теплица приуныла.

Что до России… Мы могли бы говорить об акционизме второй волны («Война»), таких уникальных автономах, как Стас Орлов и Маша Краснова-Шабаева, о засилье беззубой либеральной критики и хипстерах – но всё это сейчас неуместно. Российский zeitgeist предполагает не искусство, но политику прямого действия.

Существует мнение, что актуальное искусство сегодня следует искать в так называемом «китайском модерне», но, как по мне, скорее в области трансгуманизма.

– Мне не совсем понятно, почему критики нынешних лауреатов премии Пинчука молчали раньше – например, не далее как в сентябре, когда Гузь из GogolBordello или любящий поиграть в гражданственность экс-депутат и сын министра Слава Вакарчук, играли на корпоративе у того самого Пинчука в Ялте – где тусовались отставные реакционные политики бушевой эпохи, вроде Тони Блэра? Почему тогда об этом молчали, и начали говорить только о Кадане – возможно, тут просто присутствуют некие личностные мотивы?

– Мне неизвестны политические взгляды Гудзя, Вакарчук же уже давно очевиден в качестве политического лабуха. Безотносительно вони, которую художественная тусовка производит всякий раз, когда кому-то дают денежную премию, объективный абсурд ситуации Кадана заключается в том, что художник, манифестирующий себя левым, принимает премию от олигарха. Лично меня возмутило не столько то, что Кадан поступил как малодушный приспособленец, – ожидать, что он способен на выразительный жест отказа от премии было бы наивно, – сколько отсутствие адекватной критической реакции на происходящее лицемерие.

– Но существует достаточно существенный «антиморализаторский» аргумент – разве источник финансирования так важен в вопросе о «социальном искусстве», если он дает возможность творить последнее? Мы не ханжи, и прекрасно знаем, что художнику нужно есть, пить, одеваться, кормить семью. А история искусства знает множество примеров, вроде эпизодов из биографии левого коммуниста Диего Риверы, который принимал помощь от мексиканских государственных чиновников и брал заказы на замазанные впоследствии фрески в Рокфеллер-центре, изображая там Ленина и Троцкого. Хотя в этом случае речь также шла о «капитализации репутации» одного из самых одиозных американских олигархов своей эпохи.

– Оценивая произведение искусства, следует оценивать произведение искусства, а не деньги, на которые оно было сделано. Что до оценки художника… Бери деньги хоть у премьер-министра ада, только не корчь из себя «высокоморального левака». Мне гораздо более симпатичен фашист, который признаёт, что он фашист, чем ханжа, который делает вид, что он не ханжа.

– А вообще говоря, готово ли к «некоммерческой культуре» общество, которое поклоняется Хёрсту, чья выставка была организована тем же Пинчуком, и куда ходили все – от жен чиновников до авангардных критикесс?

– Пора забыть дихотомию «коммерческое\некоммерческое искусство». Искусство или есть, или его нет – а уж коммерческое оно или нет, вообще не важно. Поп-культура может быть не менее интересной, чем радикальное кибер-подполье. Более того, сегодня к вечеру масскультом становится то, что ещё утром было эстетским трэшем. Зачем себя ограничивать?

Реальная проблема заключается не в том, готово ли общество к «некоммерческой культуре», но в том, готово ли оно превозмочь авторитарную культуру – ту, которая уже тысячелетия подавляет нашу свободу и сексуальность с помощью религиозно-консервативной морали и рождает патриархальную семью как ячейку платоновского государства, невозможного без репрессивной экономики. Капитализм  – всего лишь следствие авторитарной культуры. Бороться нужно не с ним, а с его источником в людях – мистическим консервативным мышлением. 

– Что стоит за модой на «социальное» искусство? Это последствие кризиса? Создается впечатление, что на место жуликоватых китч-патриотов от украинского искусства – вроде Пояркова, с корочкой помощника депутата БЮТ в кармане – приходят те, кто уловил европейскую моду на «социальный тренд». Есть ли среди них люди с искренним социальным посылом? Что даст эта мода– в том числе, в области искусства? Так ли она плоха?

– Мода на левое искусство является следствием кризиса капитализма. Как и всякая прочая мода, она наносная – то есть, речь идёт не об искренности, но о механическом воспроизводстве конъюнктуры. Блуждание в трёх соснах (либерализм, социализм, фашизм) свидетельствует, что кризис происходит не только в экономике, но политике и культуре. Необходимо прекратить топтаться в концепциях прошлого, и начать производить трансгуманистическую политику, культуру и общество.

– А как вам недавний скандал вокруг выставки Станислава Силантьева, которую сорвали львовские правые? Это тенденция?

– Это не тенденция, но та ментальная константа, высвобождению которой способствовала псевдо-либеральная, сущностно правая Оранжевая революция. Львов давно не является культурным городом. Это обычная националистическая деревня, населённая примитивами разной степени невменяемости. Провинциальный фашизм страшнее фашизма столицы. Украина нуждается в антифашистском сопротивлении и радикальном, контр-консервативном искусстве. Правые идеологии не должны быть доминирующим содержанием современного города. Важно отказаться от мизантропской идеи нации, лишить церковь социальной и экономической гегемонии, упразднить все союзы писателей, разрушать институт патриархальной семьи, дестигматизировать эрос. Ответом на каждый запрет должен быть фонтан запретного искусства.

– Есть ли будущее у современного украинского искусства? И каким оно может быть?

– Будущее украинского искусства обречено быть прошлым глобального настоящего. Тот факт, что вы спрашиваете о будущем украинского искусства у меня, – человека, который вот уже два года живёт в изгнании, – говорит о том, что дела – увы.

Что изменилось за последние пять-десять лет существования украинского искусства? Появилось чуть больше мест, чуть больше сытых щёк, чуть больше тех, кто готов платить – но ведь это одни и те же лица, одни и те же имена, одни и те же проекты, и всё живопись-живопись, красочки да холсты, всё тот же замкнутый круг галерей, пожилых патриархов и бесталанных выпускников художественных академий.

Одно и то же, из года в год, – от этого тошнит и задыхаешься. Кто-нибудь вообще может вспомнить настоящие чувства, потрясения, прощание с привычным и встречу с новым? Искусство вообще кто-то помнит? Я помню кое-что другое. Весь этот водоворот циклов засасывает людей. Тут чокнулся бокалами, там обнялся под картиной, и вот незаметно прошло десять лет, а Ройтбурд тут, и Чичкан вон.

Вместо того чтобы бухать и гнить, нужно покинуть весь этот окопавшийся макакарий «влиятельных персон по версии журнала ArtUkraine», и начать искать искусство где-угодно, но только не там, где написано «арт».    

Беседовал Андрей Манчук

Читайте по теме:

Андрій Манчук. Інтерв`ю з Станіславом Сілантьєвим

Андрій Манчук. Інтерв`ю з Олександром Володарським

Андрій Манчук. «Яичный переполох на Венецианской биеналле». Интервью с Никитой Каданом

Андрій Мовчан. «Виставка расового мистецтва»