Война на стенах

Полицейское управление Познани назначило награду в 50 тысяч злотых за голову пойманных на горячем граффитчиков. Эта идея не блещет оригинальностью – то же самое практикуется и в других городах. Не только должностных лиц, но и обычных жителей поощряют деньгами к доносам и шпионажу. Депутат Вишневский из познанского отделения Гражданской Платформы идет еще дальше – он не замедлил призвать к расправе с авторами политических надписей. Война объявлена всему, что уклоняется от правила прямой линии и симметрии в форме, а также от норм свободного рынка и католического катехизиса.

Эстетика это политика

Казалось, что с момента рождения современного искусства (дадаизм, сюрреализм, экспрессионизм и абстрактный экспрессионизм, наконец концептуализм, etc) изменились не только взгляды на эстетику, но и  на роль искусства вообще. С этого момента искусство не должно иметь ничего общего с меркантильными целями и может оставаться просто индивидуальным или коллективным впечатлением. Однако бизнес с давних пор горстями черпает из сотворенного искусством, чтобы помочь себе в продаже всякого рода рванины или выгодно инвестировать свои сбережения – при этом, обращаясь к тому же поиску художественной неповторимости и креативности. Но то, что служит капиталу, даже если это незаконная (как в случае 90% познанских носителей внешней рекламы) деятельность, получает одобрение власти, в отличие от бесполезных – в ее понимании – каракулей, и тем более, неудобных комментариев, возникающих на стенах города.

Одобрение получает то, что способствует накоплению капитала, незаконным делается то, что ему противоречит и противостоит. В глазах мещанского общества и усердных должностных лиц правильным является только то искусство, которое приносит выгоду, или поддерживает блаженное общественное спокойствие во времена классовых противостояний. Это общество по-разному оценивает картины Виллема де Кунинга или Джексона Поллока (коммерчески успешные представители «абстрактного экспрессионизма» – прим. ред.), которые висят над камином буржуа из Нью-Йорка и уличные рисунки «богомазов», украшающих наши провинциальные стены, за осмотр которых не нужно платить. Работы объявленных вне закона познанских граффитчиков Pive, Enemy и Potse по существу, не отличаются от работа прославленного у нас Романа Опалки? (польский концептуалист, посвятивший всю свою жизнь изображению бесконечности путём написания на холсте бесконечного ряда из натуральных чисел; в конце жизни, разбогатев, говорил, что его перформанс «бредовее всего, что когда-либо существовало на белом свете», и считал его «концом живописи» – прим. ред.). Работы этого художника стоят сотни тысяч фунтов, а президент Польши наградил его Крестом Ордена Возрождения Польши. Однако, тем временем, авторы граффити объявлены вне закона.

Эстетика – это политический вопрос. Лицемерие, конформизм, дилетантство, которыми пропитано наше мещанское общество, приводят к тому, что все это уродство выплескивается на стены. Другая, противоположная, тенденция заключается в приглаживании всего под линейку – штукатуркой, краской и сахарной пудрой, чтобы путем эстетической унификации контролировать пространство, которое все время нам о чем-то говорит.

То, что повторяет нам окружающая среда, необыкновенно важно. Поэтому мы имеем дело с неминуемым столкновением разных мнений и сил – с конфронтацией конфликтом, войной. Буржуа и полиция стоят в ней на одной стороне – приказывая молчать тем, кто ничего не покупает и ничего не продает. По сути дела, объявленная граффитчикам война является проявлением тех самых авторитарных тенденций в архитектуре и пространственном планировании, где власть якобы выступает якобы защитником «линии застройки», а в, действительности, позволяет разрушать ради прибыли общественное пространство.

Доминанта

Недавно было опубликовано интересное интервью с Петром Фелькелем, одним из богатейших людей Польши и владельцем компании Vox, производящей мебель. Здесь, в Познани, Фелькель считается знатоком искусства. Во время разговора с журналисткой Агнессой Глушинской, которая небеспричинно выразила сомнение в необходимости возведения центре Познани, на Капонире многоэтажного здания, он защищал необходимость такой постройки в качестве доминанты городского пейзажа. Такого типа проекты – утверждал он – подчеркивают характер города, его уникальность и атмосферу. Даже не принимая во внимание тот факт, что подражание метрополии обычно заканчивается для провинции жалкими архитектурными поражениями, подобный подход является не чем иным, как проявлением помпезной власти. Похожих доминант, наверное искали монархи прошлых веков, возводя Императорский замок или замок Пшемысла.

Мы также можем сказать это проекте городского стадиона или о Старой пивоварне. В большинстве такого рода случаев эстетические достоинства сооружений остаются сомнительными, и даже если и удается получить импозантный с формальной точки зрения эффект, он только подчеркивает банальность содержания. В тени этих зданий должны находиться люди из «контейнерных гетто», жители, массово выселенные за предел центра города, репрессированные «чистками домов» и унижаемые чиновниками. Почему они должны с уважением относиться к эстетике, которая не говорит от их имени? Варварская, хулиганская ненависть к чистым стенам является не только очевидной, но единственной из немногих возможных реакций.

Если признать граффити видом речи – даже когда это крик или бормотание, мы найдем в критике этого вида средств выражения механизм, подобный критике текстов обвиняемых в агрессии рэперов, о котором писала Джудит Батлер. Этот вид нападок должен отвлечь внимание от более принципиальных проблем, касающихся бедности и вызванного нищетой гнева. Стандарты добропорядочности требуют, чтобы «определенные виды насилия, связанные с городской жизнью, остались непредставленными в обществе». Существующее насилие не связывается с ограничением прав и свобод, сокращением сферы доступа к публичным услугам – но только с хулиганским поведением граффитчиков.

Серый бетон

Однако, вернемся в дворики Познани. Здешние власти всегда имели амбиции быть куратором и определять, что является, а что не является искусством. Очевидно, что в этих амбициях прежде всего проявлялась потребность контроля, а не желание воспитать художественные вкусы. Оглянемся назад, на конец девяностых годов, когда уровень экспрессии наших граффитчиков был одним из самых высоких в Европе. В то время в городе уже несколько месяцев работала линия скоростного трамвая – однако останавливались на серых бетонных остановках. Молодые граффитчики приняли вызов, приступив к их творческому оформлению. К сожалению, полицейская облава привела к их арестам (сегодня это признанные архитекторы и разработчики проектов). Художников принудили закрасить свои цветные рисунки, чтобы привести стены к исходному серому цвету.

После этого граффитчики решили установить контакт с властью и постучались в соответствующие двери. Городу было предложено отдать художникам одну трамвайную остановку, чтобы создать там своеобразную галерею граффити, так называемый «зал славы». Но власти не согласились – ведь инициатива улицы ценится лишь когда нужно отдать голос на выборах. Однако наиболее унизительным жестом власти стало то, что несколько месяцев спустя был объявлен конкурс на обустройство тех самых остановок для... студентов Академии изобразительных искусств (теперь – Художественного Университета). Сегодня их работы защищает дежурный чиновник, имеющий в своем распоряжении несколько десятков камер, размещенных на остановках. Все это было сделано только для того, чтобы власть не потеряла свою основную функцию – функцию контроля.

Последний цикл дебатов и дискуссий вокруг этой проблемы разразился в 2000 году: что делать с уничтожением разрисованного граффити городского центра? Невзирая на то, что в рамках дискуссии были предложены десятки идей, до сего момента ни одна из них не была реализована, хотя на эти дебаты ушла значительная сумма денег.

Посмотрим на это и с другой стороны. В результате абсурдного культа статуса, следствием которого стало повышение арендной платы и выдавливание людей не только из квартир, но и из общественного пространства, от центра города смердит, как от трупа. Закрытые магазины, пустующие дома стали раем для художественных опытов молодежи. Они не верят депутату Вишневскому, пропагандирующему джентрификацию. Они берут свою судьбу в свои руки ипользуются инструментами, которые кажутся им подходящими – на погибель мещанству и всей той культуре, которую оно пропагандирует; культуре, которая является непосредственным вторжением в нашу жизнь. Они желают вырваться из объятий этого общества, а не поддерживать существующие порядки, когда к власти приходят просить. Наш район – наша власть.

Это происходит сейчас во всем мире – от Нью-Йорка до Берлина, однако там общество словно бы лучше понимает правила этой игры. Попытка проехать на дорогом автомобиле по скромному району, это проявление презрения к бедным – и, следовательно такие автомобили массово сгорают, а комментарии к этом можно увидеть на стенах. Именно это мы называем красотой.

Как пишет Джудит Батлер, полицейский кричит нам: «Эй, ты!», – но вместо того, чтобы убегать, мы должны как-то ему ответить. А поскольку власть сама определяет это «интервью» как конфликт, столкновение, войну – мы ответим ей языком борьбы, украшая город тысячами надписей, тегов, рисунков. Пусть власть видит на каждом углу надпись «50000/50000». И не дайте поймать себя в силки мещанской эстетики.

Марек Пекарский, Ярослав Урбанский

rozbrat.org

Перевод Андрея Волянского

Читайте по теме:

Адам Лещинський. Трудно жить молодым – и в Польше 

Майк Алевиц. Революция на стенах города

Александра Дворецкая, Андрей Манчук. Уличное искусство – это народное творчество

Андрій Мовчан. Виставка расового мистецтва

Макс Ривлин-Надлер. Грядет городская революция

Наира Чатилян. Между строк уличного искусства

7 ноября Диего Риверы

Андрей Манчук. «Мода на левое искусство – следствие кризиса» - интервью с Анатолием Ульяновым

Олена Козлова. Ангажированное искусство