Триумф, как поражение

На протяжении последних двадцати лет Нельсона Манделу всячески превозносили, подавая его в качестве некой модели для подражания: он освободил страну от колониального ига и, при этом не поддался соблазну установить диктатуру и встать на антикапиталистические позиции. Короче говоря, Мандела – это не Роберт Мугабе, а ЮАР остается страной с многопартийной демократией, свободой для прессы, активно развивающейся интегрированной в глобальный рынок экономикой и страной, надежно защищенной от всяких опрометчивых социалистических экспериментов. И сейчас – после его смерти – его стремятся, похоже, увековечить в образе некоего мудрого праведника: есть голливудские фильмы о Манделе – в одном из них его играл Морган Фриман (в другом фильме сыгравший самого бога). Рок-звезды, религиозные лидеры, спортсмены и политики от Билла Клинтона до Фиделя Кастро – все едины в своем стремлении причислить Манделу к лику святых.

Однако не забыли ли мы о чем-нибудь? Прославляя Манделу, мы ведь забываем о двух ключевых фактах. Положение бедняков (большинства населения ЮАР) – осталось в основном таким же нищенским, как и при апартеиде, а усиление политических и гражданских прав уравновешивается ростом насилия, преступности и социальной незащищенности.

Основное различие – к старому правящему классу, прежде состоявшему лишь из белых, присоединилась теперь элита из числа черных. Во-вторых, жители ЮАР помнят прежние обещания Африканского Национального Конгресса – АНК обещал не только окончание апартеида, но и большую степень социальной справедливости и даже в некоторой степени – социализм. Радикальное прошлое АНК постепенно стараются стереть из памяти. И не удивительно, что среди черной бедноты ЮАР все более нарастает гнев. Сама же Южная Африка в этом отношении как бы повторяет историю современных левых. Некий лидер или партия избирается на волне всеобщего энтузиазма и обещаний «нового мира», однако рано или поздно сталкивается с серьезной дилеммой: посметь затронуть сам капиталистический механизм или же, все-таки, «сыграть в эту игру»? И если он затрагивает капиталистический механизм, то его немедленно «наказывают» - начинается экономический хаос, рыночные колебания и прочие неприятности. Поэтому в данном случае слишком уж просто было бы критиковать Манделу за отказ следовать социалистическому пути развития после падения апартеида – а был ли у него на выбор? Было ли движение к социализму реальным вариантом выбора?

Хотя Айн Рэнд и легко можно поднять на смех, но в ее книге «Атлант расправляет плечи» была и некая крупица истины: «Пока вы не поймете, что деньги – корень добра, вы будете разрушать себя. Когда деньги перестают быть инструментом отношений между людьми, таким инструментом становятся сами люди – в руках других людей. Кровь, кнут, оружие – или доллар. Делайте выбор! Другого не дано»! Разве Маркс говорил не нечто похожее, когда выводил свою хорошо известную формулу о том, как в товарном мире «отношения между людьми принимают видимость отношений между товарами»?

В рыночной экономике отношения между людьми могут проявляться в форме взаимно признаваемых отношений свободы и равенства – господство проявляется не напрямую и как таковое остается невидимым. Основная проблема здесь заключается в фундаментальной предпосылке Айн Рэнд, то есть в том, что единственный выбор – это, якобы, выбор между прямыми и косвенными отношениями господства и эксплуатации, а любая альтернатива им отвергается, как утопическая. Тем не менее, следует помнить при этом об одной истине у Айн Рэнд, которая в ином контексте звучала бы как нелепое идеологическое заявление: основной урок, который преподал нам государственный социализм – это то, что прямая отмена частной собственности и системы регулируемого рынком обмена, обязательно реанимирует прямые отношения господства и подчинения. Если мы просто отменяем рынок (в том числе и рыночную эксплуатацию), не заменяя его должной формой коммунистической организации производства и обмена, то господство вернется с удвоенной силой и вместе с прямой эксплуатацией.

Когда начинаются восстания против какого-либо деспотичного полу-демократического режима (как например, на Ближнем Востоке в 2011-м), толпы, как правило, легко можно мобилизовать лозунгами, которые нельзя охарактеризовать иначе, как просто фразы, бросаемые в угоду толпе: «За демократию», «Против коррупции». Однако затем перед нами встает более сложный выбор: когда наше восстание добивается своей непосредственной цели, мы начинаем сознавать, что то, что нас на самом деле беспокоило (наша несвобода, унижение, социальное разложение, отсутствие перспектив достойной жизни) – вновь возвращается в ином обличье. Господствующая идеология мобилизует весь свой арсенал, чтобы помешать нам прийти к такому радикальному выводу. Нам начинают рассказывать о том, что демократические права предполагают и ответственность; что за всё приходиться платить; что мы еще недостаточно повзрослели, если слишком многого ожидаем от демократии. Таким образом, нас же винят в наших неудачах: в свободном обществе, как нам говорят, мы все – капиталисты, инвестирующие в собственную жизнь. Мы, дескать, сами решаем: во что нам вкладывать, если мы желаем преуспеть: в свое образование или в развлечения.  

Что же касается непосредственно политического уровня, то в области международной политики США разработали детальную стратегию, позволяющую осуществлять контроль над тем, что может причинить вред. И суть ее сводится к перенаправлению народного восстания – в приемлемые парламентско-капиталистические рамки. Данная стратегия была с успехом реализована в ЮАР после падения режима апартеида; на Филиппинах после падения Маркоса; в Индонезии после падения Сухарто, да и фактически повсюду. И именно здесь радикальная политика освобождения сталкивается с серьезной проблемой: как продвигаться дальше – уже после первой стадии, – когда схлынула волна энтузиазма? Как сделать следующий шаг и не поддаться «тоталитарным» соблазнам? Короче говоря, как продвинуться дальше, чем Мандела, но не стать Мугабе?

И если мы хотим сохранить верность наследию Манделы, то мы должны забыть обо всех этих крокодиловых слезах разных знаменитостей и сконцентрироваться на невыполненных обещаниях и надеждах, связанных с этим лидером. Можно также с уверенностью предположить, что при всем своем моральном и политическом величии, к концу жизни это просто старый больной человек, который прекрасно сознавал, что сам по себе его политический триумф – его возвышение до уровня всемирного героя – было лишь маской, скрывающей горькое поражение. Сама его всемирная слава уже является признаком того, что в действительности-то он отнюдь не потревожил глобальный порядок власти.

Славой Жижек

Guardian

Перевод Дмитрия Колесника

Читайте по теме: 

Джон Пилджер. Наследие Манделы

Андрей Манчук. Остров Манделы

Славой Жижек. Кто такой Джон Галт?

Владислав Кручинский. «Не хочу быть «белым», «черным» или «цветным»

Евгений Жутовский. ЮАР: «Чудовище рынка вырвалось на свободу»

Андрей Манчук. Апартхейд

Бафур Анкома. Проблемы Намибии

Кирилл Васильев. Почему Навальный - не Мандела

Rositsa. Антон Любовски. Белый герой Намибии

Александр Панов. Шарпевиль-2?

Андрэ Влчек. «Худший город на свете»